Богатство пикуль о чем книга
Богатство (Пикуль)
Содержание
Часть 1. Расточители [ ред. ]
Камчатка. 1903 год. Охотник Сашка Исполатов привёз в Петропавловск-Камчатский пушнину и сдал её на казённый склад. В городе ходят слухи, что его сожительница Марьяна изменяет ему с почтальоном. Навестив колонию прокаженных, с которыми Исполатов в хороших отношениях, он возвращается домой и застаёт свою сожительницу с почтальоном и застреливает обоих,.
Хабаровск. В то же время приамурский генерал-губернатор предлагает редактору газеты «Приамурские ведомости» Андрею Петровичу Соломину стать начальником Камчатского уезда. Тот соглашается и отбывает в Владивосток, откуда на судне «Сунгари» направляется на Камчатку. Прибыв на место назначения, Соломин живо берется за наведение порядка: благодаря ему честно проводится меховой аукцион, отчего доход казны прибавляется, и военное судно «Маньчжур» арестовывает японских браконьеров, ловящих лосося во время нереста. Однако его деятельность не понравилась продажным чиновникам, и его решают снять с занимаемого поста. Но корабль, обязанный забрать его во Владивосток, не прибывает, и он ещё на целую зиму остаётся главой Камчатки. После того как Соломин собрал ясак с инородцев без местных купцов, его недоброжелатели объявляют его сумасшедшим. В конце апреля 1904 года Исполатов прибывает к Соломину и признаётся в убийстве сожительницы и почтальона. Соломин говорит, что не может его арестовать, так как у него нет людей для этого, и предлагает ему пожить у себя до прибытия корабля, который отвезёт его под суд во Владивосток.
Тем временем становится известно о начале войны с Японией. В Камчатке собирают ополчение и начинают готовиться к отражению возможного десанта японцев.
Часть 2. Камчатка — любовь моя [ ред. ]
Тем временем японцы заручились поддержкой Губницкого, директора Камчатского торгово-промышленного общества, для захвата Камчатки.
Становится известно, что высадились японские войска под руководством лейтенанта Ямагато и заняли деревню Явино. Ополченцы под предводительством Исполатова и казачьего урядника Сотенного уничтожают вражеский десант, а самого лейтенанта берут в плен.
Вскоре на Камчатку прибывает Губницкий с документом с подписью министра внутренних дел Плеве. В документе написано, что Соломин отставляется от должности, а главой Камчатки назначается Губницкий. Соломин сдаёт свои дела, ополченцев разоружают. Также Губницкий освобождает лейтенанта Ямагато и в результате аферы присваивает себе весь собранный ясак. А Соломина высаживают в Охотске. Он решает предупредить государственные органы о злодеяниях Губницкого, однако не встречает понимания.
У Исполатова завязываются романтические отношения с молодой камчадалкой Натальей Ижаевой, которую местный доктор из-за мести отправил в колонию прокажённых (Наталья отказалась стать любовницей доктора). Они решают жить вместе. Исполатов решает поехать в Петропавловск для встречи с Соломином. Прибыв в город, он узнаёт, что Камчаткой управляет Губницкий, который хочет сдать его Ямагато для улучшения отношений с японцами. Однако Исполатов сбегает, заставив Губницкого съесть своё признание в убийстве, записанное на бумаге, и убив восемь японских солдат. Вскоре японцы пытаются захватить Исполатова в колонии прокажённых, однако им с Натальей удаётся бежать.
Война заканчивается, и японцы убираются с Камчатки. Туда в качестве ревизора прибывает Соломин. Он встречается с Исполатовым и они оба желают друг другу удачи.
Тем временем Соломин прибывает во Владивосток, в котором восстали солдаты и матросы.
Рецензии на книгу «Богатство» Валентин Пикуль
Эта война долго не забудется в русском народе (с) Пикуль
Этот роман Валентина Пикуля для меня был совершенно неизвестным до тех пор, пока нетолстая неброская, стоящая на полках буккроссинга книжечка не попалась на глаза. Центром описываемых и рассказываемых автором событий стала попытка японцев захватить Камчатку во время русско-японской войны 1904-1905 гг. Эта страница истории России до сего времени оставалась для меня не то что тайной за семью печатями, но попросту как-то ни разу не попадалась на глаза.
Пикуль рассказывает нам о центральных событиях романа, а также немного о предшествующих и последующих им, в основном устами начальника Камчатки тех лет Соломина. Но на самом деле было интересно читать не только военную часть романа (а военные действия на Камчатке носили весьма локальный ограниченный характер), но в гораздо большей степени всю камчатскую кухню конца XIX — начала ХХ столетия. Ведь простой среднестатистический современный человек и в самом деле мало что может уверенно знать из того, чем реально была Камчатка и вообще весь северо-восток России в те времена.
А поскольку Пикуль облачает всю эту историю ещё и в драматическую художественную форму, вкрапливая сюда любовные драмы и личные трагедии, то читается обо всём этом с естественным читательским интересом и напряжением. Что, собственно говоря, и хотелось получить от испытанного мастера исторической литературы.
А ещё в романах Пикуля всегда привлекает и обращает на себя внимание отчётливо выраженная гражданская патриотическая позиция писателя. Которую он обычно излагает так убедительно, что поневоле заражаешься его взглядом на трактовки тех или иных исторических событий и происшествий.
Прочитано в рамках игры #Книжная полка, тур №18, июль 2016.
Наше богатство – Камчатка
Я обратился к книге «Богатство» после прочтения «Выживший» Майкла Панке. Роман «Выживший» и фильм по нему произвели сильное, но неоднозначное впечатление. То, с какой жестокостью американские переселенцы обживали североамериканские территории, как к ним относилось коренное население и как они обходились с индейцами, хотелось сравнить с методами нашей российской, русской экспансии на восток необъятной России. Жизнь и психологию американского траппера, раскрытые в книге М. Панке я рассчитывал сравнить с «бытием и сознанием» нашего русского охотника-промысловика за пушниной. По этой теме я даже собрал подборку книг по теме:»> «Охотники, трапперы и их приключения». В ней одной из первых оказалась книга В.С. Пикуля «Богатство» о русском траппере на Камчатке в начале XIX века (как сообщалось в аннотации к произведению).
Поскольку место действия романа «Богатство» — это нежно любимая Камчатка, то его читал с особым удовольствием. Уникальная эта земля, словно другая планета, на которой удалось побывать. Когда читал как будто узнавал новое о родном и близком.
Белые шапки гор, сопок, конусы вулканов, словно сахарные головы, темно бирюзовая вода Авачинской бухты, самка калана, подбрасывающая в воде детёныша, Петропавловский маяк…
Оказалось, что книга не столько об охотниках, сколько о краткой и яркой истории как в 1905 году при русско-японской войне добровольцам из числа казаков-переселенцев, охотников и рыбаков удалось защитить Камчатку от нападений регулярной японской армии.
За всю дореволюционную историю камчадалам дважды удалось отбить открытое вооруженное нападение регулярных вражеских войск: в 1854 году они отстояли свою землю от нападения англо-французской эскадры, а в 1905 году от японцев.
В 1905 году Камчатка, с территорией 472 тыс. кв. км охранялась в то время казачьим урядником с четырьмя (!) строевыми казаками. Жизнь здесь заглохла поскольку Александр II «за понюх табаку» продал США Аляску, а Камчатка была трамплином для связи России с ее владениями в Америке.
Американцы и японцы, нарушая государственные границы, многие годы грабили богатства полуострова. Вывозили на миллионы долларов икру, рыбу, пушнину, а Россия имела от этих богатств сущие копейки. Начальники Камчатки один за другим молниеносно сменялись, и никто не мог или не хотел наводить порядок. В книге рассказывается, как новый начальник сумел устроить поступление денег в царскую казну за продаваемые ресурсы и организовать оборону от надвигающихся японцев
Уникальные люди Камчатки показали тогда пример настоящего героизма и единства перед внешним врагом, но и также перед внутренним – той революционной смутой 1905 года, которая охватила почти всю Россию.
Так, прочитав книгу, поймешь, что Камчатка и ее народ – наше настоящее богатство.
Книги Валентина Пикуля читать безумно интересно, но больно. Данная история основана на реальных событиях и сравнивая версии могу сказать, что автор лишь слегка разбавил дела минувших лет выдуманными подробностями.
В 1903 году на Камчатку был назначен новый уездный начальник Андрей Петрович Соломин (его прототипом являлся Антон Петрович Сильницкий), человек благородный, честный, но слабохарактерный. Поначалу ему пришлось столкнуться с местными купцами, которые за копейки скупали меха у местных охотников, а потом перепродавали. На коррупционные схемы Соломин не пошел, решил играть в открытую, провел честный аукцион. А потом началась война с Японией и стало понятно, что казнокрада еще можно простить, а вот предателя никогда. Купцы мухлевали по-мелочи, а высокое начальство продавало камчатские богатство кто Америке, кто Японии и за взятку готовы были вылизывать афедроны новым хозяевам до блеска. Столичные чиновники этому только потворствовали. Слишком далеко эти земли расположены, слишком лениво разбираться и наводить порядок. А что миллионы мимо кассы в заграничные карманы утекают, так всем начхать.
С одной стороны Соломин — хороший человек, но это же не профессия. Из-за его тряпочного слабоволия вся казна и меха попали в руки предателям, обнулив смысл его честных намерений. Ополченцев, которые так отважно отбили нападение японцев, он предал, даже не пожелав сопротивляться чиновничьему беспределу, угробил неподготовленных людей, забыл о важных документах с доказательствами предательства вышестоящего начальства и они попали врагу в руки. Благими намерениями выстлана дорога в Ад. Бедняжка просто умыл руки. Я устал, я ухожу) А люди пусть сами разбираются. Жалко его? Ни капли. Всяк сверчок знай свой шесток, не умеешь руководить — не лезь. От таких честных вреда больше, чем от воров иногда. Волей писателя и судьбы остаток жизни герой опять работал главным редактором газеты, как и до назначения управляющим Камчатки.
Много я читала о том, как доживала свои дни империя. Шансов не было. Кругом или наивные честные идиоты, или ворье, или пофигисты, или предатели. Обычное население готово на подвиг, но малообразовано и без адекватных вожаков чаще пребывало в инертном положении. О чем говорить, если 90% грамотой не владели.
Еще каплю поворчу — самурай Ямогато, возглавлявший отряд атаки на Камчатку, получился каким-то несамураистым. Я так много всего о японских традициях начиталась, и художественного, и документального, что ждала обряда сеппуку от этого офицера. Он столько о чести рассуждал, что после собственного двукратного позорного поражения просто обязан был выпустить себе кишочки. Вместо этого он всего лишь голову побрил, Пикуль его пожалел.
За горами, за морями да за синими лесами лежит Камчатка, будто отрезанный от каравая ломоть.
Противоречивые ощущения от книги. С одной стороны – несомненные достоинства как исторического романа, а так же и приключенческого жанра. С другой стороны – лично мне всё же чего-то не хватило.
Вообще, с Пикулем отношения у меня тяжёлые. Одни романы идут на ура, другие и до середины не могу осилить. Но весь его цикл о Русско-Японской войне прочла с большим интересом.
Если говорить именно о Камчатке, то, хотя Русско-Японской войне, в моей школе, было уделено много внимания, оборона полуострова прошла стороной. О Порт-Артуре и Цусиме говорили много, о Камчатке вообще ничего, по причине, видимо, того, что крупных боёв на полуострове не было, велась партизанская война, так что и рассказывать вроде бы и нечего.
Но вот книгу об этом почитать стоило. Чтобы представить полностью ход войны, то, какая сложилась обстановка на полуострове, да и об условиях жизни в столь отдалённом регионе почитать было интересно. Информативно, увлекательно.
Что касается действующих лиц, то автор ещё в начале предупреждает, что изменил имена, да и вымышленных хватает. Но у таких персонажей, как Соломин и Губницкий, были реальные прототипы. При этом, если образ Соломина во многом совпадает с реальным правителем Камчатки того периода А.П. Сильницким, то с Губницким как раз наоборот. Его прототипом является Н.А. Гребницкий, действительно 30 лет управляющий Командорскими островами, но, в отличие от литературного персонажа, являвшийся человеком честным, за свои труды заслуженно получившим награды и дворянское звание.
Ну ладно. Художественная литература – это и есть художественная литература, не публицистика, это тоже надо учитывать. В одних романах история на первом плане, в других – это только фон. В данном случае история – больше чем просто фон, если говорить о развитии событий, но до романов Николая Задорнова (во всяком случае, тетралогии о Невельском) или романа Кратта «Великий океан» всё равно далеко.
Если же рассматривать роман как приключенческий, то нельзя не отметить насыщенного сюжета, интересных персонажей. Есть и трагические моменты, есть и те, над которыми можно и посмеяться. Читается легко и интересно. Скучать точно не придётся.
Но при этом, на мой взгляд, персонажи всё же получились несколько схематичными, картонными, а некоторые печальные моменты не удалось прочувствовать. Уж не знаю, или это связано с моим восприятием, или недоработки автора? К примеру, книга «Три возраста Окини-сан» была написана позже «Богатства», это первый прочитанный мною роман Пикуля, и тогда, пять лет назад, роман произвёл огромное впечатление, было много эмоций. Может, действительно, там более совершенный стиль написания? Не перечитывала, не могу сказать, но «Богатство» такого впечатления не произвёл.
Но как бы там ни было, о прочтении не жалею. Книга даёт хорошее представление о жизни на краю империи того времени. А знать об этом тоже не лишнее. При чём нельзя не отметить, что с сегодняшним положением дел, к сожалению, много общего. Печально(((
Богатство
В романе «Богатство» открываются новые страницы отечественной истории, описаны колоритные личности и уникальная природа Камчатки.
Валентин Пикуль
Богатство
Памяти профессора Михаила Алексеевича Сергеева, старейшего историка Русского Севера, который еще в пору моей молодости указал мне на богатую страну, где в цветущих долинах, осыпанных вулканическим пеплом, жили гордые и сильные люди, отвечавшие на оскорбление точным выстрелом.
Часть первая
Расточители
Тревожно спали у глухой воды,
Им снег и хвоя сыпались на спины.
Им снились богдыханские сады,
Кричали златогорлые павлины.
Прелюдия первой части
(Иногда ему казалось, что все заблудшее сгинуло в былых ненастьях, но если случится нечто, тревожное и размыкающее его с пропащим прошлым, тогда жизнь, еще необходимая ему, вновь расцветится бравурными красками, словно тот карнавал, что отшумел на пороге зрелости. )
Новый морозный день зачинался над Камчаткою.
Со двора, повизгивая, хозяина звали собаки.
– Ну, я поехал! Провожать не надо.
Казачий урядник Сотенный скинул ноги с лежанки.
– Что ж, езжай. Когда свидимся-то?
– Нечего мне тут делать.
Зевнув, урядник крутанул ручку граммофона, расписанного лазоревыми букетами, в спину уходящему с трагическим надрывом пропела до хрипоты заезженная пластинка:
Все сметено могучим ураганом.
Теперь мы станем мирно кочевать.
Исполатов ногою захлопнул за собой дверь. Подминая снег мягкими торбасами, он спустился с крыльца. Поверх кухлянки из пыжика, пошитой мездрою наружу, похрустывала рубаха из грубой самодельной замши-ровдуги. Голову покрывал коряцкий капор с пришитыми к нему ушами матерого волка, которые торчали врозь – всегда настороженные, будто чуяли опасность.
Четырнадцать собак, застегнутых в плотные ездовые гужи, встретили повелителя голодным обрывистым лаем.
– Ти-иха! – сказал он им. – Кормить стану дома.
Потрепав за ухо вожака (по кличке Патлак), охотник приладил сбоку нарт неразлучный «бюксфлинт». Час был еще ранний. Авачинская сопка едва виднелась в туманной изморози. Исполатов не понуждал собак к быстрой езде, благо впереди лежал целый день, в конце которого его встретит на зимовье Марьяна, а собак – жирные ломти юколы. Возле бывшей фактории Гутчисона и K° он чуть придержал упряжку, чтобы глянуть на термометр. Ртутный столбик показывал потепление – всего 19 градусов ниже нуля. Был месяц март 1903 года!
На выезде из Петропавловска, среди развалюх-халуп, похожих на дровяные сараи, красовалась лавка колониальных товаров. Длинным остолом, визжащим по снегу, траппер затормозил упряжку. Впалыми животами собаки улеглись в сугробы, а Патлак свернул хвост в колечко и уселся поверх него, как на подушку. Исполатов сказал вожаку, словно человеку, обыденные слова:
– Подожди меня, приятель. Я скоро вернусь.
В сенях лавки его перехватил изнемогший от пьянства уездный чиновник Неякин, начал клянчить:
– Сашка, будь другом, продай соболька.
– Я всех сдал в казну.
– Не ври, – скулил чиновник. – Небось Мишке-то Сотенному привез. Ежели и мне соболька уступишь, так я тебе про явинского почтальона такое расскажу. ахнешь!
Отстранив забулдыгу, траппер шагнул внутрь лавки. Торговец без лишних слов снял с полки бутыль со спиртом.
– Чем заешь? – вопросил дельно.
– Вчера с урядником согрешил, сегодня – баста.
– Дорога трудная. А груз большой.
– Фунтов с тысячу. Даже копылья у нарт крякнули.
Лавочник глянул в окошко, на глазок оценив собак:
– За вожака-то сколько платил?
– Четыреста. Он нездешний – из бухты Провидения.
– За одну псину экие деньги. Ай-ай!
– Патлак того стоит. Он оборачивается.
– А ты-то как, Сашка? Тоже оборачиваешься?
Исполатов, внешне спокойный, и отвечал спокойно:
– Подобрал во Владивостоке. прямо с панели. Сам знаешь, от одного парохода до другого, когда билет уже на руках, выбрать порядочную времени не остается. Вот и взял какая попалась. Жить-то ведь все равно как-то надо.
– Смотри сам. Но люди сказывают, что, пока ты по охотам шастаешь, к ней явинский почтальон навещается.
Исполатов сумрачно оглядел длинные полки, прогнувшиеся от тяжести колониальных товаров: виски, ром, спирт, противная японская сакэ. ну, и белая – Смирновского завода.
– Заверни конфет с начинкой. Фунтов десять, – сказал траппер. – Пряников дай. Да сунь бутылку рома в кулек.
– Пожалте, – хмыкнул лавочник. – Тока не пойму я тебя – нешто ж стерву свою конфетами голубить станешь?
– Это не ей. Мне надо завернуть в Раковую.
На лице торговца возникло недоумение.
– Храни тебя бог, – сказал он. – Но помни, Сашка, что проказа не сразу в человеке проявляется.
– Плевать! – Траппер шагнул из лавки на мороз. Собаки дружно поднялись, разом отряхнувшись от снега.
. Исполатов уже давно облюбовал для охоты нелюдимые загорья и заречья Камчатки, и он не любил, если его спрашивали – откуда родом, когда сюда пришел и зачем? Лишь изредка траппер навещал уездный град Петропавловск, где сдавал пушнину в имперскую казну, а закупив провизии для зимовья, снова надолго исчезал в до ужаса безмолвных долинах.
Слегка тронув потяг вожака, он сказал:
Упряжка сразу взяла нарты, аллюром.
А недалеко от Петропавловска, на берегу бухты Раковой, затаилась от людей камчатская колония прокаженных. Здесь никого не лечили, только изолировали от общества, и, кто попал в бухту Раковую, тот, считай, пропал для жизни на веки вечные. Первый, кого Исполатов встретил в лепрозории, был его приятель – огородник Матвей. При виде траппера лицо прокаженного расплылось в улыбке:
– Сашок! Друг ты наш. вот радость-то нам.
Матвей протянул обезображенную болезнью руку, и она не повисла в воздухе – Исполатов крепко пожал ее. С разговорами поднялись в просторную избу-общежитие, появились в горнице и женщины, в основном старухи, но средь них была очень красивая камчадалка Наталья Ижева, полная молодуха с блестящими черными глазами, чуточку раскосыми. Исполатов распустил перед нею узорчатую шаль, купленную вчера в Петропавловске, накрыл ею плечи отверженной женщины.
– Это тебе. красуйся и дальше!
Здесь все были рады ему, как дети; траппер щедро оделил больных конфетами и пряниками.
– Будете чай пить и меня вспомните.
Протянув Матвею бутыль с ромом, он уловил трепетный взгляд Натальи Ижевой.
– Уходила бы ты отсюда, – сказал траппер девушке. – Нет ведь у тебя никакой проказы. Нет и никогда не было!
– Доктор Трушин сказывал, быт-то есть. Да и куда уйдешь? Меня и на порог-то не пустят. Уже порченая. – Она всплакнула.
Матвей со смаком распечатал бутылку.
– Ты, Наташка, не реви нам тута, а лучше сигай за стаканами. Дело серьезное. И потому огурцов подцепи из бочки.
Огурцы были такой величины – хоть в пушку их заряжай. В искусстве огородничества Матвею не было на Камчатке равных; умудрялся выращивать помидоры, мечтал об арбузах.
– В дорогу не пей, – сурово сказал он трапперу.
– Ладно. Пей сам, а я погляжу.
Выпив стакана два, Матвей его допытывал:
– Ты ж газеты читаешь, образованный. В науке-то что ныне слыхать? Неужто нигде не напечатано, что хворобу нашу лечить научились? Или ученые энти самые дарма хлеб переводят?
Обманывать несчастных людей Исполатов не стал:
– Да что газеты! Ерунду всякую пишут.
– То-то и оно, – пригорюнился огородник. – Выходит, всем нам сообча околевать тута. Ну-к, ладно. Я допью.
Опустошил бутыль до дна, всех баб выслал вон.
– Угостил ты меня славно! Спасибо, Сашка, что не презираешь нас, скверных. мы за тебя бога молить будем.
– Стою ли я того? – отмахнулся Исполатов.
– Стоишь, родимый, стоишь.
Было видно – Матвею хочется что-то сказать, очень важное для охотника, но старик не знает, какие найти слова.
– Не томись, – разрешил ему Исполатов. – Режь!
– Люди болтают. всякое. Верить ли?
– Ты, наверное, о почтальоне. Так я уже знаю.
Богатство пикуль о чем книга
© Пикуль В.С., наследники, 2008
© ООО «Издательство «Вече», 2008
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017
Сайт издательства www.veche.ru
Памяти профессора Михаила Алексеевича Сергеева, старейшего историка Русского Севера, который еще в пору моей молодости указал мне на богатую страну, где в цветущих долинах, осыпанных вулканическим пеплом, жили гордые и сильные люди, отвечавшие на оскорбление точным выстрелом.
Тревожно спали у глухой воды,
Им снег и хвоя сыпались на спины.
Им снились богдыханские сады,
Кричали златогорлые павлины.
Прелюдия первой части
(Иногда ему казалось, что все заблудшее сгинуло в былых ненастьях, но если случится нечто, тревожное и размыкающее его с пропащим прошлым, тогда жизнь, еще необходимая ему, вновь расцветится бравурными красками, словно тот карнавал, что отшумел на пороге зрелости…)
Новый морозный день зачинался над Камчаткою.
Со двора, повизгивая, хозяина звали собаки.
– Ну, я поехал! Провожать не надо.
Казачий урядник Сотенный скинул ноги с лежанки.
– Что ж, езжай. Когда свидимся-то?
– Нечего мне тут делать…
Зевнув, урядник крутанул ручку граммофона, расписанного лазоревыми букетами, в спину уходящему с трагическим надрывом пропела до хрипоты заезженная пластинка:
Исполатов ногою захлопнул за собой дверь. Подминая снег мягкими торбасами, он спустился с крыльца. Поверх кухлянки из пыжика, пошитой мездрою наружу, похрустывала рубаха из грубой самодельной замши-ровдуги. Голову покрывал коряцкий капор с пришитыми к нему ушами матерого волка, которые торчали врозь – всегда настороженные, будто чуяли опасность.
Четырнадцать собак, застегнутых в плотные ездовые гужи, встретили повелителя голодным обрывистым лаем.
– Ти-иха! – сказал он им. – Кормить стану дома.
Потрепав за ухо вожака (по кличке Патлак), охотник приладил сбоку нарт неразлучный «бюксфлинт». Час был еще ранний. Авачинская сопка едва виднелась в туманной изморози. Исполатов не понуждал собак к быстрой езде, благо впереди лежал целый день, в конце которого его встретит на зимовье Марьяна, а собак – жирные ломти юколы. Возле бывшей фактории Гутчисона и К° он чуть придержал упряжку, чтобы глянуть на термометр. Ртутный столбик показывал потепление – всего 19 градусов ниже нуля… Был месяц март 1903 года!
На выезде из Петропавловска, среди развалюх-халуп, похожих на дровяные сараи, красовалась лавка колониальных товаров. Длинным остолом, визжащим по снегу, траппер затормозил упряжку. Впалыми животами собаки улеглись в сугробы, а Патлак свернул хвост в колечко и уселся поверх него, как на подушку. Исполатов сказал вожаку, словно человеку, обыденные слова:
– Подожди меня, приятель. Я скоро вернусь.
В сенях лавки его перехватил изнемогший от пьянства уездный чиновник Неякин, начал клянчить:
– Сашка, будь другом, продай соболька.
– Я всех сдал в казну.
– Не ври, – скулил чиновник. – Небось Мишке-то Сотенному привез. Ежели и мне соболька уступишь, так я тебе про явинского почтальона такое расскажу… ахнешь!
Отстранив забулдыгу, траппер шагнул внутрь лавки. Торговец без лишних слов снял с полки бутыль со спиртом.
– Чем заешь? – вопросил дельно.
– Вчера с урядником согрешил, сегодня – баста.
– Дорога трудная. А груз большой.
– Фунтов с тысячу. Даже копылья у нарт крякнули.
Лавочник глянул в окошко, на глазок оценив собак:
– За вожака-то сколько платил?
– Четыреста. Он нездешний – из бухты Провидения.
– За одну псину экие деньги… Ай-ай!
– Патлак того стоит. Он оборачивается[1].
– А ты-то как, Сашка? Тоже оборачиваешься?
Исполатов, внешне спокойный, и отвечал спокойно:
– Подобрал во Владивостоке… прямо с панели. Сам знаешь, от одного парохода до другого, когда билет уже на руках, выбрать порядочную времени не остается. Вот и взял какая попалась. Жить-то ведь все равно как-то надо…
– Смотри сам. Но люди сказывают, что, пока ты по охотам шастаешь, к ней явинский почтальон навещается.
Исполатов сумрачно оглядел длинные полки, прогнувшиеся от тяжести колониальных товаров: виски, ром, спирт, противная японская сакэ… ну, и белая – Смирновского завода.
– Заверни конфет с начинкой. Фунтов десять, – сказал траппер. – Пряников дай. Да сунь бутылку рома в кулек.
– Пожалте, – хмыкнул лавочник. – Тока не пойму я тебя – нешто ж стерву свою конфетами голубить станешь?
– Это не ей. Мне надо завернуть в Раковую.
На лице торговца возникло недоумение.
– Храни тебя Бог, – сказал он. – Но помни, Сашка, что проказа не сразу в человеке проявляется.
– Плевать! – Траппер шагнул из лавки на мороз. Собаки дружно поднялись, разом отряхнувшись от снега.
…Исполатов уже давно облюбовал для охоты нелюдимые загорья и заречья Камчатки, и он не любил, если его спрашивали – откуда родом, когда сюда пришел и зачем? Лишь изредка траппер навещал уездный град Петропавловск, где сдавал пушнину в имперскую казну, а закупив провизии для зимовья, снова надолго исчезал в до ужаса безмолвных долинах.
Слегка тронув потяг вожака, он сказал:
Упряжка сразу взяла нарты, аллюром.
А недалеко от Петропавловска, на берегу бухты Раковой, затаилась от людей камчатская колония прокаженных. Здесь никого не лечили, только изолировали от общества, и, кто попал в бухту Раковую, тот, считай, пропал для жизни на веки вечные… Первый, кого Исполатов встретил в лепрозории, был его приятель – огородник Матвей. При виде траппера лицо прокаженного расплылось в улыбке:
– Сашок! Друг ты наш… вот радость-то нам.
Матвей протянул обезображенную болезнью руку, и она не повисла в воздухе – Исполатов крепко пожал ее. С разговорами поднялись в просторную избу-общежитие, появились в горнице и женщины, в основном старухи, но средь них была очень красивая камчадалка Наталья Ижева, полная молодуха с блестящими черными глазами, чуточку раскосыми. Исполатов распустил перед нею узорчатую шаль, купленную вчера в Петропавловске, накрыл ею плечи отверженной женщины.
– Это тебе… красуйся и дальше!
Здесь все были рады ему, как дети; траппер щедро оделил больных конфетами и пряниками.
– Будете чай пить и меня вспомните.
Протянув Матвею бутыль с ромом, он уловил трепетный взгляд Натальи Ижевой.
– Уходила бы ты отсюда, – сказал траппер девушке. – Нет ведь у тебя никакой проказы. Нет и никогда не было!
– Доктор Трушин сказывал, быт-то есть. Да и куда уйдешь? Меня и на порог-то не пустят. Уже порченая. – Она всплакнула.
Матвей со смаком распечатал бутылку.
– Ты, Наташка, не реви нам тута, а лучше сигай за стаканами. Дело серьезное. И потому огурцов подцепи из бочки…
Огурцы были такой величины – хоть в пушку их заряжай. В искусстве огородничества Матвею не было на Камчатке равных; умудрялся выращивать помидоры, мечтал об арбузах.
Вожак, который оборачивается назад, особенно ценится среди каюров. При неизбежных и частых падениях с нарт, которые могут кончиться трагически, вожак, заметив отсутствие хозяина, сам разворачивает упряжку назад и возвращается за человеком, спасая его таким образом от верной гибели. (Здесь и далее примечания автора.)