Дюжев на спасе остров

Интервью с создателями фильма «Остров»

Возможно ли показать в кино молитву? Может ли человек, у которого нет мира в душе, творить чудеса? Тема покаяния, несколько раз возникавшая в нашем кино в последние годы, получила новое осмысление — в только что вышедшем фильме Павла Лунгина «Остров». Это, наверное, первая в истории кино попытка показать изнутри жизнь в православном монастыре. Сам режиссер говорит, что он хотел исследовать, как просыпается душа в человеке.

«Остров» между отчаянием и спасением

Основное действие фильма происходит в отдаленном северном монастыре в 1976 году. Главный герой, монах отец Анатолий (актер Петр Мамонов), больше тридцати лет молится о прощении смертного греха убийства.

И при этом ему даны удивительные дары, которые привлекают людей. За исцелением и советом к нему приезжают со всей страны. Он буквально творит чудеса и впечатляюще их обставляет — юродствует по полной программе. Но может вести себя и по-другому. С предельной серьезностью встречает больного мальчика и уж совсем безэмоционально — молодую вдову, «в которой бес».

Череда людей, проходящих перед о. Анатолием, — своеобразный портрет России. Монах для них — что-то вроде целителя или колдуна. Разовое чудо они готовы принять, но строить свою жизнь в новой реальности этого чуда не готовы.

Кроме о. Анатолия в фильме, хоть и более схематично, показаны еще два монаха. Писаный красавец Иов (Дмитрий Дюжев) и несколько фольклорный настоятель Филарет (Виктор Сухоруков). Филарет в исполнении замечательного В. Сухорукова — человек себе на уме, но добрый и терпеливый, которому и монастырь удается держать, и с церковным начальством ладить. И келья у него светлая, солнечная — это чуть ли единственный светлый кадр в фильме. И вид у него такой благостный: мягкий взгляд, пробор, семенящая походка — такими монахов рисуют в детских книжках.

И у этого человека в монастыре живет постоянный нарушитель спокойствия. А Филарет к нему с любовью и лаской. То к себе в келью зовет жить, хотя кто с ним уживется, с юродивым этим! То сам к нему в кочегарку приходит — спасаться.

Для многих россиян церковь — разве что ориентир на местности. Монастырь — тайна за семью печатями. Этот фильм не расскажет всего о Церкви, но и самые неподготовленные после него поймут, какой серьезной борьбой проникнута жизнь монаха. И какими существенными для каждого из нас вопросами заняты люди, творящие молитву на пустынном острове.

— Судя по этой работе, вы подошли к новому этапу. Если Мамонов уже давно выступает с позиций верующего человека, то ваше вступление в эту тему для многих будет неожиданностью.

— Все мои работы о том, как просыпается душа в человеке. И таксист в «Такси-блюзе», и мальчик-антисемит в «Луна-парке» проходят через мучительное, тяжелое, часто неприятное для человека открытие, ощущение в себе духовной сущности. Это дается муками, конвульсиями, даже физической болью. Для меня это самая большая тайна в мире — просыпание души. Когда человек вдруг начинает совершать поступки, невыгодные ему. Что заставляет эгоистическое, слабое человеческое существо поступать наперекор своим материальным или физическим интересам? Для меня это одно из доказательств проявления Высшей Силы, иной правды, иной жизни. Я заворожен этим процессом и пытаюсь исследовать его.

— В «Острове» очень точно выбрана северная натура. Где вы нашли такой остров?

— В городе Кемь, откуда ходят кораблики в Соловецкий монастырь. Мы построили для съемок церковь, освятили ее, потом подарили эту церковь городу. Сейчас там живет мужик, бывший штурман или матрос, который у нас в группе был рабочим. Он оттуда никуда не уехал, там и живет, охраняет церковь. Так что монастырь — это построенная декорация. Она должна напоминать скорее скит. Нечто серое, маленькое, бедное. Действие же происходит в 70-е годы XX века, когда можно было только так потеряться — где-то на островах, в лесах, чтобы не особенно обращали внимание. А северная природа — сама по себе храм. И этот храм природы, этот остров для героя — место молитвы. Есть ведь такая традиция. Например, Серафим Саровский уходил в лес, вешал икону на березу и молился.

Монах Анатолий, Иов и Филарет — это три пути к Богу, каждый из которых я считаю достойными. Есть мучительная, болевая, экстатическая вера о. Анатолия. Вера героя Сухорукова — детская, он верит как ребенок, без трагедии, в абсолютном доверии, в радости. И есть карьерная вера Иова. Он служит Богу, как офицер: честно, ждет повышения, новых звездочек, а они почему-то не приходят, и он не понимает в чем дело. И все трое искренне верят в Бога.

— Как относилась съемочная группа к такой теме? Петр Мамонов по-настоящему молится, а остальные? Как учились молиться актеры, ходили ли на братские молебны?

— У нас был молебен в церкви, которую мы построили. Петя ходил в церковь, как всегда, а кто не ходил, тот и не ходил. Вообще это не церковное же произведение — художественное. Нам всем было важно ощущение, что есть грех, есть стыд, что Бог — есть, что ты — не один.

— Кажется, раз и навсегда признано, что предателю нет оправдания. А у вас это решено по-другому.

— Для меня это было очень важно. Любой из нас, окажись на месте молодого матроса, которого поставили перед выбором: или-или, — мог бы повести себя именно так. Это ведь такой страх, такой ужас смерти.

— Как вы можете объяснить, что прозорливец отец Анатолий не знает одного важного обстоятельства, которое касается его собственной жизни?

— Это его испытание, мучение. Его ад — бесконечное чувство своей вины, которую он проживает так остро, что не замечает, как получает определенные дары. Его прозорливость — это реакция на боль человека. Знал ли он, что муж вдовы жив? Когда он ее увидел — узнал. Для меня абсолютно очевидно, что он говорит правду. Потому что он всегда говорит, включаясь в живых людей и их боль. Непосредственная реакция на боль — это и есть его дар.

«Мы словно вели следствие: что правда, а что неправда»

О работе в фильме рассказывает актер Виктор СУХОРУКОВ, исполнитель роли настоятеля Филарета.

— В вашем Филарете видна преемственость с традиционным русским монашеством. У него нет сомнений. Он не боится советской власти, хотя это 76-й год, его душа не отягощена никакими тяжелыми мыслями. Как работа над этим героем влияла на вас?

— Да, это такой привет Лескову. Филарет умеет ладить со всеми, и с Богом.

Работа в этом фильме была для меня житием. Лунгин нас всех изолировал, мы жили на краю земли, в рабочем поселке, где, кроме серого и темно-серого, и цвета-то никакого нет. Туман и снег. Погода нас смущала, она буквально опрокидывала нас по три раза на день.

Но главное для меня было то, что я в такой теме существовал впервые! Это тема познания человека. Насколько мы умеем разглядеть ближнего, разобраться в нем. Мы ведь все время легкомысленно, как-то подпрыгивая, живем, сразу развешиваем ярлыки. А тут была возможность вгрызться, понять — без злобы, без сарказма.

Петр Николаевич часто после съемок стучался ко мне в дверь и говорил: «Пойдем проповедь слушать». И мы вместе слушали, потом разговаривали. Мы словно вели какое-то следствие, что можно, а чего нельзя, что правда, что неправда, где чистота, где блеф.

То, что меня Лунгин утвердил, поверил в меня, — это моя победа, потому что, когда я прочитал сценарий, я понял, что это тот мой шанс, и художественный, и православный, когда я могу не суетиться, не быть вертлявым. Я мог сыграть задумчивость, а вместе с ней и мудрость, и веру в Бога. Как играть мудрость, я не знал, но мне показалось, что в этой роли я смог — через покой, созерцание.

— Петр Мамонов – человек верующий и не скрывает этого. Это как-то проявлялось в вашей работе?

— Да. И именно поэтому (я-то верю в Бога, но мне не удается строго соблюдать все правила) он, играя эту роль, всегда ее корректировал по отношению к вере, к канонам. Вот так может быть, а так не может. Я ему все говорил: «Это уже искусство, а не Церковь. Это — игра». — «Нет! Я не допущу этого! Этого не может быть! Мой персонаж так не может себя вести». Он хотел, чтобы все было по правилам, чтобы Церковь не предъявила никаких претензий, чтобы не было никаких сомнений.

Был у нас очень трудный момент, который мы никак не могли преодолеть. Петя полфильма мне доказывал, что одна деталь в сценарии написана неправильно — не мог его персонаж получить от Бога дар целительства и провидения. А я спорил с Мамоновым: «Петя, не заглядывай вперед. Мы должны играть сиюминутность. Это ты думаешь, что совершил преступление, но Бог-то его не допустил. Играй, удивляйся тому, что у твоего героя есть этот дар». И он играл.

Я говорил ему: «Почему автор дал тебе такую тему, как притворство? Ведь отец Анатолий не признается посетителям, что он и есть старец. Это проявление стыда, сомнения. За эти сомнения Бог и позволяет ему совершать чудеса дальше.

Перед каждой сценой мы проводили ревизию главной темы: о чем, зачем и ради чего. Главная тема — это отношение к вере. Есть три монаха — о. Анатолий, о. Иов и мой о. Филарет, и у каждого свой подход, как оказаться ближе к Богу. Один — через каноны, молитву, внутреннюю дисциплину. Другой — через хозяйственную деятельность. И гвоздей достанет, и белье постирает, и уголь чтоб у него был! Третий — через страдание, через слезы, труд, лишения.

— Каково настоятелю Филарету терпеть такого человека около себя?

— Это такое испытание. Бог его дал, этого молодого человека, выкинул из воды. Значит, надо принять, вынести. А отказаться — это уже не по-Божески, не по-православному.

Настоятель не понимал, что за человек отец Анатолий. И хотел познать его тайну.

«Был большой страх, как бы не совершить кощунства»

Консультировал фильм монах Косма, насельник одного из московских монастырей, и ему вместе с создателями фильма пришлось разрешить немало проблемных ситуаций в ходе съемок.

— Если бы в каком-нибудь монастыре был такой монах, как отец Анатолий, как бы к нему относилась братия?

— Сложно, наверное. Где святость, там и гадость — есть такая поговорка. Святые люди терпят много укорений, искушений. Может быть, дело в зависти. Потому что к таким люди тянутся, их почитают, а остальных монахов будто и не замечают. Отчасти может быть сомнение, насколько действительно духовен человек, может, это такое кликушество. В фильме вначале непонятно отношение к монаху Анатолию. Кажется, что он такой духовный хулиган. Непонятно, насколько он близок Христу, насколько он Христов. Ведь много было таких лжеюродивых, которые отчасти были в прелести, отчасти больны психически. Они славы искали не ради Христа, а ради гордыни своей.

— Отец Анатолий признается, что у него нет мира в душе. Как может человек без мира в душе творить чудеса?

— Не вызовет ли этот фильм новую волну поисков таких старцев, прозорливцев?

— Я думаю, что фильм вызовет интерес к православной Церкви. Мой духовный опыт отчасти был связан с фильмом «Андрей Рублев». Этот фильм мне помог, я нашел важные для меня на тот момент ответы. Фильм «Остров» покажет, что есть другая жизнь, покажет, какими путями приходят к Богу. В православной среде ажиотажа эта картина не вызовет.

— Многие верующие настороженно относятся к искусству вообще, а уж к кино тем более. Как вы согласились быть консультантом?

— Мы давно дружим с Петром, в последнее время духовно общаемся. Он позвонил, сказал, что у него ко мне дело, и позвал к себе в деревню. Я поехал, прочитал сценарий и по дружбе согласился поддержать его. Потом мы познакомились с Павлом Семеновичем, он предложил поехать с ними хотя бы на неделю, настроить Петра на работу.

Долго выбирали, искали место для съемок, нашли в Кеми — Попов остров. Там была пересылочная тюрьма, лагеря, теперь — могилы новомучеников. По меньшей мере, там прошло около двух миллионов.

Было тяжело. Непонятно, о чем, что снимать. И у Петра, и у меня был большой страх, чтобы не сделать какое-то кощунство, пойти не по тому пути, соблазнить чем-то зрителя. Я полгода после съемок боялся смотреть этот фильм. Потом посмотрел — мне понравилось.

Перед съемками мы отсужили молебен на всякое благое дело, вся группа участвовала. И потихонечку дело пошло.

Было непонятно, как снимать некоторые сцены, как играть. Очень сложно было снимать молитвы. Не было ведь никакого опыта, никакого примера, ну, кроме Тарковского. Как снимать человека, который молится? Петр молился по-настоящему, о своем, а не по сюжету. Лунгин хорошо это фиксировал. Бывало, что Петр читал молитвы, а я говорил, что это не пойдет, и Павел Семенович соглашался.

Была еще одна очень сложная сцена — экзорцизм, изгнание бесов. Мы с Павлом Семеновичем еще до съемок поехали в Лавру, он хотел посмотреть, как это бывает, но на этот чин не попали. Зато зашли к двум старцам, побеседовали с ними. Оба благословили Павла Семеновича на этот фильм.

— А остальная группа как относилась к вашему присутствию?

Сначала боялись меня, смущались. Я все время ходил в рясе. А потом стал своим человеком, подружился со многими. Люди хорошие были, мне понравились.

Источник

«Он был очень категоричным»: Дюжев рассказал о съемках с Мамоновым в «Острове»

Дюжев на спасе остров. Смотреть фото Дюжев на спасе остров. Смотреть картинку Дюжев на спасе остров. Картинка про Дюжев на спасе остров. Фото Дюжев на спасе остров

Актер Дмитрий Дюжев в эфире «России 1» рассказал о съемках в фильме «Остров», в которых принял участие после смерти младшей сестры, отца и матери.

Он сыграл в картине Павла Лунгина роль отца Иова, а музыкант Петр Мамонов — юродивого монаха-отшельника. По словам Дюжева, с Мамоновым он встретился впервые. «Со студенческих лет я слушал «Звуки Му», еще студентом ходил на спектакль «Шоколадный Пушкин», который он играл в театре Станиславского, и для меня было большой загадкой: «Это настоящий человек или он так играет? Это реальность или это искусство?» – вспоминал Дмитрий Дюжев.

При этом во время съемок Мамонов уходил от общения с Дюжевым по разным предлогам, а в последний съемочный день сам подошел к артисту. «Он абсолютно искренне, сожалея о том, что все это ему пришлось претерпевать, сказал: «Мне самому было очень тяжело, но ты меня прости. Я не профессиональный актер, я не учился так, как вы, актерскому ремеслу. По третьему звонку занавес открывается, и ты должен заплакать, я так не могу. По щелчку засмеяться, я так тоже не могу. Я как-то по-своему нахожу себя в этой роли. И когда я прочитал, что у отца Анатолия конфликтные отношения с отцом Иовом, я понял, что с тобой мне общаться нельзя, поэтому я тебя держал на расстоянии сколько мог. Ну, прости!» — рассказывает Дюжев.

По словам Дюжева, с Мамоновым было нелегко и Лунгину. «Он был очень категоричным. Он был очень искренним, очень честным, таким своего рода правдолюбом, а иногда это даже называется добром с кулаками. Он и не играл вовсе. Лунгин кричит: «Стоп! Петя, что ты мне играешь?» А Петр отвечает: «А я не играю – я так живу», – заключил Дмитрий Дюжев.

Петр Мамонов скончался 15 июля в возрасте 70 лет от последствий коронавирусной инфекции. 18 июля он был похоронен в Подмосковье.

Источник

Уголь,
или Новый взгляд на фильм П. Лунгина «Остров»

Дюжев на спасе остров. Смотреть фото Дюжев на спасе остров. Смотреть картинку Дюжев на спасе остров. Картинка про Дюжев на спасе остров. Фото Дюжев на спасе остров Кадр из фильма «Остров»

Многие из вас смотрели фильм Павла Лунгина «Остров» (2006), некоторые пересматривали. Что-то брало за душу, чего-то не понимали, что-то открывали для себя. А о чем этот фильм? Чтобы ответить на этот вопрос, я постараюсь сосредоточиться только на одном образе – образе угля в картине. Возможно, он и расскажет о главном.

Послушание отца Анатолия (Пётр Мамонов) в фильме «Остров» – работа истопником в котельной монастыря. Он кочегар, и в этом нет случайности.

Кочегарка отца Анатолия, его постоянно перепачканное сажей лицо, гора угля, тележка, на которой он изо дня в день возит этот уголь, сначала выдалбливая его из большой кучи на берегу, – всё это занимает значительную часть фильма.

Еще в самом начале отец Иов (Дмитрий Дюжев) предлагает герою уйти из котельной, в которую уже назначен послушник. И что же? Отец Анатолий протестует, просит, уговаривает оставить его на этом послушании – и остается. Ему надо быть здесь, надо! Он понимает свою работу именно на этом месте и не отступится от нее до своей кончины.

Он не боится запачкаться, потому что уже запачкан, и эта грязь гораздо хуже угольной сажи.

Уголь в фильме, если хотите, – это и средство выжигания, обличения дурного. Так, кочегарка стала толчком для духовного роста настоятеля Филарета (Виктор Сухоруков). А как вам вымазанная сажей дверная ручка, предназначенная именно для монаха Иова?!

И всё в фильме вертится вокруг отца Анатолия и его котельной. Здесь он разговаривает с людьми, здесь просит прощения у отца Иова и Тихона (Юрий Кузнецов) перед смертью, и на этой же куче угля, которая, заметьте, меньше к концу фильма (читай: жизни) не становится, отец Анатолий ложится в гроб и умирает в надежде на милость Божию. Да и сам гроб, в который сразу и ложится отец Анатолий, ставится отцом Иовом не рядом с углем (!), а на него (!), кривовато, кое-как.

– Отец Анатолий, а умирать-то не страшно? – спрашивает Иов старца.

– Умирать. Умирать не страшно… Страшно будет перед Богом стоять… Грехи давят.

В любую погоду отец Анатолий идет со своей тележкой по деревянному настилу к высыпанному углю, выдалбливает его (да, его нужно именно выдолбить!), наполняет тележку и привозит ее в котельную. Каждый день идет работа в кочегарке и внутри – тяжелая, и кажется, что нескончаемая.

Темы угля и огня в сюжете «Острова» родственны. Вторая поддержана ситуацией пожара в келье настоятеля монастыря Филарета, который потом отправляется к отцу Анатолию, еще не понимая его добровольного выбора – работы истопником.

Так ли страшен был пожар в келье, если лицо Филарета оказалось в той же угольной саже?!

– Добродетели во мне мало, а грехов много, – говорит он со слезами на глазах, сидя рядом с отцом Анатолием. Черный уголь явил себя и здесь и стал началом настоящего пожара.

Вот и аналогия. Подобно тому, как христианин «выкорчевывает» собственные грехи и сжигает их молитвой, покаянием, Причащением (вспомним слова из Последования ко Святому Причащению: «Содетелю, да не опалиши мя приобщением. Огнь бо еси, недостойныя попаляя. Но убо очисти мя от всякия скверны»), отец Анатолий выдалбливает тяжелый черный уголь и сжигает его в печи котла.

А гора угля все такая же. И остается только упование на милость Божию

Молитва и покаяние, покаяние и молитва за себя и всех страждущих – великое делание труженика Христова. А гора угля так и остается горой… И руки черны, и лицо в саже, и нет покоя в душе… И остается только упование на милость Божию.

Только не думайте, что в фильме нет света. Он там, где есть покаяние. Свет в прозорливости отца Анатолия, в его несомненной помощи всем приходящим к нему за советом и утешением, в «воскресении» и благодарении Тихона за свою исцеленную дочь и в синеве безоблачного неба, на фоне которого отец Иов несет огромный, почти неподъемный крест отца Анатолия. Идет с трудом, пошатываясь, но не падая.

Источник

Остров Дмитрия Дюжева

Некинематографический разговор с артистом театра и кино

Приблизительное время чтения: 12 мин.

Дюжев на спасе остров. Смотреть фото Дюжев на спасе остров. Смотреть картинку Дюжев на спасе остров. Картинка про Дюжев на спасе остров. Фото Дюжев на спасе островДмитрий ДЮЖЕВ родился в 1978 году в Астрахани. В 1995 году окончил “Школу одаренных детей” и поступил в ГИТИС на режиссерский факультет (в актерскую группу), в мастерскую Марка Захарова. После института работал в Московском театре юного зрителя. В настоящее время – актер Московского художественного театра. Снялся в целом ряде известных фильмов и сериалов, таких как: “Бригада”, “Родина ждет”, “Жмурки” и другие. В недавно вышедшем на экраны фильме Павла Лунгина “Остров” Дмитрий Дюжев сыграл роль монаха.

– Дмитрий, Вы говорили, что не любите давать интервью. Почему?

– Все вопросы довольно однообразны. Перетекают из одного издания в другое. Удивительно, но многие не любят, когда я начинаю говорить о Боге. Мои слова стараются как-то “секуляризировать”. К примеру, скажешь что-то о христианской морали, о христианском поведении, а потом приносят тебе готовый текст интервью – а там об “общечеловеческих ценностях”. И приходится каждый раз что-то объяснять. Я все говорю: “Господь помог, Господь сподобил!” Но журналисты порой просто не понимают, что я говорю о Боге всерьез, а если понимают, то не хотят касаться этой темы.

– Может, это беда не столько журналистов, сколько их читателей?

– Это беда всех людей на Земле, и она существовала изначально. Мы не умеем говорить друг с другом о Боге. Даже если кто-то уверовал – это еще не значит, что он сможет своими словами донести свою веру до других. Даже у апостолов это получалось далеко не всегда: почитайте “Деяния” – не обращали они людей толпами или целыми городами. Что уж о нас говорить!

Нужно всегда помнить, что между верующим и неверующим существует непонимание. Это нормально. Важно не удивляться ему, а учиться его преодолевать, и помнить, что человек посторонний не всегда может правильно воспринять твои поступки, просто потому что ему не всегда ясны мотивы, которыми руководствуются верующие люди.

Человек со стороны видит храм, молящихся там людей, знает, что существует христианство. Но он совершенно не представляет, в чем смысл веры, почему “смерти нет”, зачем нужно ходить в храм и причащаться. И никаким способом ты свою веру в другого не “вобьешь”.

Один человек рассказывал мне, что родители настояли на том, чтобы он крестился, потому что надеялись, что это поможет изменить его образ жизни в лучшую сторону. Этот человек крестился, исключительно чтобы успокоить своих родителей, а потом удивлялся. “Ну и что? – говорил он. – Ну крестили меня, вот вышел я из храма, и что – изменился что ли?” Я пытался ему объяснить, что крещение повлияло на его жизнь. “Вот представь, – говорил я, – ты был в тени, а теперь ты стал виден. Теперь твоя вера определяет твою жизнь. Она может тебе или помогать, или наказывать тебя, в зависимости от твоего к ней отношения”. И надо сказать, что эти слова заставили его задуматься. Но ведь человек мог так и остаться ходить, удивляться: “Что эти попы приходили? Что они там сделали?” Насильно покрестить – это вовсе не помощь, а порой даже вред.

Я считаю, что лучшая форма миссионерства – собственные поступки. Есть, конечно, вещи, которые поступками не объяснишь. Если человек видит икону, но воспринимает ее просто как изображение, как предмет искусства, ему, конечно, можно попытаться объяснить, что это нечто большее, что это окно в совершенно другой мир – мир святого, который изображен на ней, мир, в котором Бог всегда рядом, а свеча перед иконой – символ не только жертвы, но еще пламени твоей веры, которое ты оставляешь у этого окна. И такие объяснения как раз даются легко, с людьми сегодня вполне можно говорить подобными категориями. Другое дело, что разговоры – это уже второй этап. Сперва надо убедить человека в истинности Православия. И тут может помочь только твое личное поведение, как пример поведения православного человека. Мне очень нравится, как в своей книге говорил об этом главный редактор “Фомы” Владимир Легойда: нужно показать красоту Православия, красоту веры.

– То есть свою веру нужно постоянно “доказывать делом”?

– Если ты человек православный, твоя жизнь неизбежно постоянно соприкасается с Церковью и, главное – со Христом. Без Него все остальное не имеет смысла. Порой это происходит даже неосознанно. А все время думать: “Так, сейчас я должен всем показать, какой я православный!” было бы как-то странно. Конечно, бывают порой особо важные моменты, когда ты понимаешь, что своим примером сможешь что-то переменить в людях. Бывает, что ты видишь: человек уже решился, делает первые робкие шаги к вере – вот тогда его обязательно надо поддержать, показать, что он – не один, что таких, как он, много, и что каждый начинал когда-то свой путь к храму, а путь этот редко бывает легким.

А еще важно объяснить человеку, что сам, один он этой дороги никогда не одолеет. Без молитвы, без помощи Божией. Без поддержки свыше вообще прожить трудно.

– Но ведь бывает и так, что в жизни возникает конфликт “долга и совести”. Вера требует совершить какой-то поступок, который со стороны может показаться странным.

– Бывает. Случалось, что убеждения не позволяли мне совершить тот или иной весьма важный поступок. В таких ситуациях обычно начинаешь искать компромисс. Хочется избежать столкновения внешней реальности с твоей духовной жизнью. И, по-моему, это правильно. Только искать подобные компромиссы нужно в оправдании Божием.

Я лично, оказавшись перед трудным выбором, всегда молюсь. Прошу поддержки, чтобы Бог помог мне увидеть правильную дорогу. И Господь всегда помогает. Чаще всего я нахожу правильный путь, который позволяет мне никого не задеть, поступить справедливо.

Но иногда выхода нет. К примеру, рассказывают какой-нибудь анекдот уж совсем грязно-кощунственный – тут нет никаких путей к отступлению, нужно сказать, что тебе это неприятно. У меня такое бывало. А случалось, что и на работе приходилось говорить, что не будешь сниматься в каком-нибудь скабрезном эпизоде.

Главное правильно объяснить людям – почему. Не надо подскакивать и кричать: “Это безбожно! Вы все безбожники! Да как вам не стыдно! Все вы грешники!”. Это глупо, а главное, ты не сам опозоришься – ты опозоришь свою веру. Нельзя забывать, что человек смотрит на тебя, а видит Церковь. И если он и без того уже относится к ней скептически, то ты своим выступлением лишь подбросишь дров в огонь – и все.

Надо говорить спокойно, стараться объяснить, почему эти вещи для тебя недопустимы. Тогда ты не покажешься смешным, тогда к тебе отнесутся серьезно.

– Но разговоры на работе – это одно, а в кругу друзей – совсем другое.

– Наверное, у меня просто нет друзей, которые бы совсем не верили. Верят все, но все в разной степени и каждый по-своему. Конечно, есть люди, которые совершенно не хотят ни говорить, ни думать на эти темы. Это даже не просто агностики, которым все равно, это те, кто стремятся любому событию найти какое угодно объяснение – совпадение, научный феномен, неизвестная нам закономерность, только не участие Божественного начала.

Порой бывает просто обидно, когда не можешь разделить радость своей веры с тем, кто тебе дорог. И тогда приходится радоваться тихо, тихо нести в себе праздник этого чувства, чтобы не “оглушить” близкого человека, не отпугнуть его от Церкви.

Не знаю. Может быть, мне не хватает ораторских способностей, но я не раз убеждался, что только дела могут быть настоящим свидетельством о вере. И мне приятно, что я вижу, как некоторые из моих друзей постепенно меняются. У меня несколько близких людей стали как-то более внимательны к Церкви. Крещение и венчание для них теперь не просто формальные традиции. Надеюсь, что они смогут глубже понять Церковь. Душа ведь сама просит воспитания, просит, чтобы ее растили. И ей трудно быть маловеркой.

– А как Вы пришли в Церковь?

– Я очень хорошо помню свою прабабушку, у нее в деревенском доме висела икона и всегда горела лампада. Это было очень необычно на фоне всей нашей советской жизни, и казалось тогда чем-то загадочным. Наверное, моя вера начиналась где-то там.

А потом я просто оказался в нужное время в нужном месте. Просто возникла необходимость зайти в храм. Я зашел. и остался. Пришла вера, я понял, что здесь Истина.

Когда всерьез задумываешься о Боге, очень многое зависит от того, с кем ты общаешься, что за люди тебя окружают и как они оценивают происходящие в тебе перемены. Мои родители отнеслись к моему выбору спокойно. Тогда уже начиналось примирение власти с Церковью, но отношения все еще были прохладными.

Родители мне сказали: хочешь носить крестик – носи, но в школе не хвастай, пусть он будет спрятан, пусть он будет в первую очередь для тебя. Так и было.

Сейчас я тоже ощущаю поддержку своей духовной жизни, особенно своего духовника.

– Вам легко дается жизнь в Церкви?

– Нет. Дело не в том, что трудно соблюдать какие-то ограничения, запреты. А в том, что прийти в Церковь еще не значит навеки стать праведником. Каждый человек постоянно прибывает в поиске, и у верующего так же, как у любого человека, бывают сомнения и терзания.

К тому же, в Церкви очень легко расслабиться. Я по себе это знаю. Постишься, причащаешься, ездишь в паломнические поездки, встречаешь какой-нибудь большой церковный праздник, и все в тебе будто бы расцветает! И весь ты такой благодатный, что думаешь – ну все, теперь буду таким всегда! А потом – раз, и все кончается. Вернешься из паломничества в Москву, а тут работа: театр, съемки, светская жизнь. Закрутилось, понеслось – утром надо рано вставать, бежать куда-то, времени помолиться нет.

И в какой-то момент говоришь себе: “Стоп! Что-то не так!”. Нет в тебе больше той благодати, которую ты приобрел – расплескалась во всей этой мирской суете.

Увы, это не моя личная проблема. Это обычное искушение любого мирского человека. Так было всегда, это наш крест. Это вовсе не означает, что всем следует немедленно удалиться из мира – у монахов свои искушения. Вообще, искушения есть у всех, и их надо учиться преодолевать.

И если ты имеешь внутри себя искорку настоящей благодати, если в тебе есть эта радость – живи, занимайся своим делом, только помни, что ты несешь в себе, и будь внимателен – все время следи: а не потухла ли эта искорка?

Конечно, мирские дела, обычная ежедневная суета любого под собой похоронят. Нужно искать в себе силы и хоть немного напрягаться – и думать о Боге. Вечером хочется лечь спать, а ты все равно встань и помолись – это очень важно! Попроси Бога о помощи, чтобы пройти через эти житейские рифы – и работу не потерять, и не уйти в нее с головой, забыв обо всем остальном. А без Божьей помощи до храма не дойдешь. Сил не хватит.

Но многие спокойно живут и без храма.

– Когда у человека в душе есть Бог – это замечательно. И прекрасно, что люди делают добрые дела, живут праведной жизнью. Но ведь сказано: храм – подобие Царства Небесного на Земле. Как ты попадешь в рай, не познав его еще в этой жизни? Не знаю, можно ли прожить без Церкви, без Причастия, но точно могу сказать – это гораздо труднее. Мне кажется, человек, который не ходит в храм, усложняет себе жизнь, а не облегчает. Бог в душе. Звучит красиво, но есть ли у тебя постоянный контакт с Ним? Принимаешь ли ты Святые Таинства?

А когда начинают говорить: священники-де такие-сякие, мы им не доверяем, – я лично только расстраиваюсь. Зачем это осуждение? Кому от него польза? Или это только оправдание того, почему ты не ходишь в храм?

А еще злобных старушек в Церкви полно.

– Знаете, я много лет в храм хожу, и никаких ссор и стычек у меня там не было. Мне кажется, это не от человека даже зависит, а от его восприятия. Когда не просто стоишь на службе, а слушаешь ее, то часто забываешь о внешнем мире, который тебя окружает. Ты весь в молитве, ты буквально живешь дыханием службы. Тогда разным мелочам вокруг тебя просто не придаешь значения.

А бывает, что человек идет в храм и только и ждет, что с ним там что-то случится: ко всему прислушивается, всего боится. Тогда с ним и происходят неприятности. Одна бабушка косо посмотрит, другая замечание сделает.

Я бы хотел посоветовать тем, кто из-за таких историй опасается ходить в церковь, постараться как-то отключиться от них, попробовать понять смысл и структуру богослужения – разобраться, что за чем следует, какой в этом внутренний смысл. Церковная служба весьма интересна, поверьте. Ну а если кто-то зашел в храм, поругался там со старушками и вышел. Наверное, в этом тоже есть какой-то смысл, ведь не зря же Господь попускает такое. Возможно, это испытание, и если ты его преодолеешь, снова придешь в храм, – услышишь и осмыслишь происходящее там, то думаю, и вознагражден будешь особо. Ведь сказано же: радость о раскаявшихся грешниках на небесах особенно велика.

А Господь испытаний не по силам не дает. Значит, со всеми трудностями ты можешь справиться, а можешь спасовать – но в этом уже ты сам будешь виноват, а не старушки и не Церковь.

– Создается впечатление, что Ваша церковная жизнь была достаточно легкой.

– Она была разной. Но вера была у меня всегда, причем вера сильная. Раньше, конечно, было легче. Было больше времени, больше возможностей. Когда пришла известность, оказалось, что жить стало сложнее. В первую очередь, из-за недостатка свободного времени. Теперь я уже не могу так свободно ездить, посещать монастыри.

Но я и сейчас стараюсь что-то делать. Вот участвовал в проекте “Доноры детям”. Это важно, потому что крови донорской не хватает, и мы надеемся хоть как-то привлечь внимание людей к этой проблеме. Кто-нибудь обязательно откликнется. Я веду передачу “Улица твоей судьбы”, мне кажется, это тоже хороший способ помочь людям, показать реальные дела наших современников, которые не испугались в свое время совершить какой-то поступок.

По-моему, это правильно.

– Но скептики считают, что такие акции не могут эффективно воздействовать на публику. Что Вы на это скажете?

– Скажу, что не принимаю такие утверждения во внимание. Зачем? Иногда я слышу такие голоса и думаю: это говорит несчастный человек, который не способен поверить, что люди могут просто любить друг друга и просто проявлять сострадание. А я в это верю и стараюсь рассказать об этом всему миру.

Можно лежать на диване и думать: возымеет ли эта акция успех или не возымеет, а можно пойти и просто самому сдать кровь, не думая: вызовет это прилив доноров или ты так и останешься в одиночестве.

– Как в рыцарском девизе: “Делай что должен и будь, что будет”.

– Да. С благословением Божьим.

В продолжение темы читайте другие публикации о творческой группе фильма «Остров»:

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *