Салон в 19 веке что это
Салон в 19 веке что это
«Гнедич классически обнимает романтическую фигуру твою»
Салоны — яркое явление светской и литературной жизни русского образованного общества первых десятилетий XIX века.
Русские салоны были тесно связаны с эпохой золотого века, в его уникальной атмосфере они расцвели и вместе с ней склонились к упадку. Светский литературный салон возникает тогда, когда в русском обществе формируется культурная элита — разносторонне образованные и безукоризненно воспитанные люди. Эти люди хотят получать удовольствие от общения с равными себе и приятными собеседниками, с дамами в том числе. Дворянские женщины начала XIX века гораздо свободнее и самостоятельнее своих бабушек; многие из них получают хорошее образование, знают иностранные языки, много читают и умеют поддержать интересную беседу. Согласно представлению об идеале женщины, формирующемся в русской литературе и литературной среде первой трети XIX века, она должна быть воплощением красоты, нравственным камертоном и арбитром художественного вкуса — всех тех качеств, что необходимы хозяйке салона. Именно в эпоху золотого века в России появляется целый ряд блистательных женщин, оказавших решающее влияние на расцвет салонной культуры: Волконская, Голицына, Карамзина, Смирнова-Россет, Пономарева, Елагина, Ростопчина. О них трудно рассказывать, потому что приходится говорить одно и то же: все они красивы, образованны, обворожительны, окружены поклонниками. Но что поделать, они действительно такими были! При этом, конечно, они были не похожи друг на друга: богатая великосветская дама Зинаида Волконская и скромная интеллигентная Екатерина Андреевна Карамзина, эксцентричная Евдокия Голицына и живая остроумная фрейлина Александра Россет, дерзкая кокетка Софья Пономарева и добродетельная мать семейства Авдотья Елагина. Разными оказывались и их салоны, но все они сохраняли общие типовые черты.
Русские салоны создавались по образцу знаменитых парижских салонов, хорошо известных русским аристократам и по литературе, и по собственным наблюдениям. Культурная модель, постепенно формировавшаяся во Франции на протяжении многих десятилетий, была реализована в России очень быстро и успешно. Блестящие салоны Москвы и Петербурга, очевидно, не уступали прославленным европейским образцам. В них собиралось избранное общество, уровень интеллектуальных и этических запросов которого намного превышал средний уровень русского дворянства. В 1820-х гг., когда литература начинает занимать доминирующее положение в русской культуре, салон становится центром литературной жизни. С литературой и поэзией были так или иначе связаны почти все занятия и интересы собиравшегося в салонах общества. Русские салоны традиционно называются «литературными», хотя в этом есть большая доля условности. Современники не разделяли светские и литературные салоны, направленность салона (его большая или меньшая «литературность») определялась составом его участников и их интересами. Важно отметить, что литература была не отдельным направлением жизни салона, она пронизывала ее всю. Искусственно разрывая литературные интересы и другие традиционные увлечения и занятия посетителей салонов, мы невольно искажаем реальную картину жизни того общества.
Характерной чертой салонного общения было непринужденное соединение серьезных интеллектуальных разговоров и почти детских забав. Гости с удовольствием занимались так называемыми светскими играми: сочиняли шарады, живые, т. е. театрализованные, шарады. В этом случае намеки на значение частей слова давались не в словесном описании, а в разыгранной сценке. Остроумные живые шарады ставились, в частности, в доме Олениных, в салоне Зинаиды Волконской. Другим излюбленным развлечением были живые картины: несколько соответствующим образом одетых и иногда слегка загримированных людей старались либо точно воспроизвести одно из известных живописных полотен, либо представить в лицах какую-либо сцену из истории или мифологии. Говорящие живые картины являлись уже, по существу, маленькими спектаклями и непосредственно примыкали к домашним театральным постановкам. В домах А. Н. Оленина, Ф. П. Толстого, А. П. Елагиной, где собирались известные поэты и художники, спектакли и театрализованные игры достигали уровня настоящего искусства.
Гостиная в доме Олениных в Приютино. Ф. Г. Солнцев, 1834
Конечно, это были, прежде всего, развлечения, но вместе с тем эти развлечения являлись своего рода устными жанрами салонной культуры. Такие словесные игры, как буриме (стихотворения на заданные рифмы), акростихи (стихотворения, написанные с таким расчетом, чтобы начальные буквы строк образовывали чье-либо имя, слово или целую фразу), требовали достаточно хорошей литературной подготовки и демонстрировали подчас настоящее мастерство.
Своеобразный характер носило и салонное остроумие. Остроумие, конечно, индивидуальный дар, но в светском общении он оттачивался и культивировался. Остроты, каламбуры, меткие слова, которыми блистали завсегдатаи салонов, не просто придавали светской беседе пикантность и занимательность, но выполняли своего рода культурную функцию. Оригинальные словесные формулы (bons mots), остроты, парадоксы и афоризмы часто вовсе не были спонтанной реакцией собеседников, они придумывались заранее и использовались при подходящем случае. По свидетельству П. А. Вяземского, князь Долгорукий, известный своими каламбурами, даже выдумывал их за других, и в своих устных рассказах вкладывал их в уста известных личностей. Особенно удачные остроты и афоризмы повторялись, запоминались, обогащая тем самым устную речь. При передаче из уст в уста словесные формулы несколько менялись, делались более острыми и выразительными. Во многих случаях уже трудно было установить авторство того или иного афоризма, оттачивание словесной формы полюбившихся высказываний становилось делом целого круга. Образцы некоторых удачных острот сохранили «Старые записные книжки» Вяземского, придававшего большое значение таким «отголоскам живой речи». Например: «А. Л. Нарышкин не любил государственного канцлера графа Румянцева и часто трунил над ним. Сей последний носил до конца своего косу в прическе своей. „Вот уж подлинно скажешь, — говорил Нарышкин: нашла коса на камень”». «На берегу Рейна предлагали А. Л. Нарышкину взойти на гору, чтобы полюбоваться окрестными живописными картинами. — «Покорнейше благодарю, отвечает он, с горами обращаюсь всегда как с дамами: пребываю у их ног». Возможно, людям другой эпохи подобные остроты не покажутся особенно смешными, но они и не были призваны вызывать гомерический хохот. Собеседники наслаждались тонкой словесной игрой, изящной формой высказывания.
Примечательно шутливое замечание Пушкина в письме к жене из Москвы (14 и 16 мая 1836 г.): «Слушая толки здешних литераторов, дивлюсь, как они могут быть так порядочны в печати, и так глупы в разговоре. Признайся: так ли и со мною? право боюсь». С Пушкиным, безусловно, было «не так», он оставался еще во многом человеком устной культуры, постепенно уходившей из литературного быта.
Салонная беседа была, разумеется, импровизацией, но, как и в любой успешной импровизации, в ней присутствовал элемент хорошей подготовки. Беседа становилась, таким образом, не просто обменом мнениями, но видом словесного творчества, тем, что Вяземский называл «устной литературой». Устная литература, безусловно, оказывала заметное влияние на литературу письменную, тем более что творцами являлись часто одни и те же люди.
Очевидную параллель со светской беседой мы видим в эпистолярном наследии людей этого круга. Письмо, написанное по конкретному, часто вполне прагматическому поводу и предназначенное только для одного читателя, является импровизацией по определению. Однако эпистолярные послания пестрят теми же афоризмами, каламбурами и bons mots, многие из которых родились наверняка не в момент написания письма. Вот несколько примеров из писем Жуковского, Вяземского, Пушкина, Дельвига. «Гнедич классически обнимает романтическую фигуру твою», «Я истинно желаю, чтоб непокойные стихотворцы оставили бы нас в покое»; «Обнимаю тебя за твоего Демона. К черту черта! Прости, чертик, будь ангелом. Завтра же твой ангел. »; «Ах, мой милый, вот тебе каламбур на мой аневризм: друзья хлопочут о моей жиле, а я о жилье. Каково?»; «Ах! Каламбур! Скажи княгине, что она всю прелесть московскую за пояс заткнет, как наденет мои поясы». «Ты говоришь, что ты бесприютен: разве тебя уже не пускают в Приютино?»
Современников отнюдь не смущала эта эпистолярная манера, которая может показаться людям другой эпохи и другой среды чем-то искусственным и претенциозным. Переписка была для них продолжением беседы со всеми ее принятыми в обществе особенностями. С этими стихотворными забавами, с искусством каламбура и салонного остроумия вообще непосредственно связаны такие литературные жанры, как надписи к портрету, мадригалы и эпиграммы, которым отдавали дань и дилетанты, и профессиональные поэты. Примеры игры слов и поэтических каламбуров мы находим и в произведениях выдающихся поэтов той эпохи. В стихах разных авторов прослеживаются типологические особенности, которые выразительно сформулировал Гоголь, говоря о поэзии Вяземского: «Его стихотворения — импровизации, хотя для таких импровизаций нужно иметь слишком много всяких даров и слишком приготовленную голову». Используя выражение Гоголя, можно сказать, что головы поэтов той генерации были «приготовлены» не только собственно литературной традицией, но и традицией салонного общения.
Таким образом, литературные интересы и опыты не были отдельной стороной жизни салона, они естественно и органично включались в эту жизнь.
Пушкин в салоне Зинаиды Волконской
«Вечер провел у Норова, где, как и во всех салонах, царствовали карты и скука»
Историческая судьба русского салона оказалась как яркой, так и недолгой: возникнув в конце XVIII в., салон достигает своего расцвета в 1820–1830-х гг., а уже в 1850–1860-е гг. он утрачивает значение одного из центров культурной жизни и отступает в сферу приватного, семейного быта. Обычно это объясняется закономерностями развития литературного процесса, повлекшими за собой изменения положения писателя в обществе. Повышается профессионализм писательского труда, усиливается роль журналистики и критики, увеличивается читательская аудитория. Новые формы литературного быта не укладываются в рамки традиционного салона, и он уступает ведущую роль журналам и писательским объединениям. Эти, безусловно, справедливые объяснения представляются все же недостаточными, ибо отражают только одну сторону салона. Судьба салона определялась не только собственно литературной его деятельностью, но, шире, его своеобразием как культурного явления.
Салон представлял собой сложную форму самоорганизации дворянской элиты, позволяющую объединить ее высокие интеллектуальные и художественные запросы с культом «элегантной жизни».
В 1820–1830-х годах в салонах Москвы и Петербурга собирался весь цвет образованного общества: поэты и писатели, художники и музыканты, архитекторы и скульпторы, русские аристократы и иностранные дипломаты. Постоянными посетителями салонов были А. С. Пушкин, Н. М. Карамзин, П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков, Е. А. Баратынский, А. А. Дельвиг, И. А. Крылов, В. А. Жуковский, В. Ф. Одоевский, П. Я. Чаадаев, Н. И. Гнедич, Д. В. Давыдов, А. И. Тургенев, М. И. Глинка, Я. П. Брюлов, В. П. Стасов, К. А. Тон и другие. В салонных беседах уделялось внимание всем заметным литературным и художественным новинкам, обсуждались исторические сюжеты и современные европейские события, велись споры и об искусстве, и о политике.
Воспоминания современников, даже с поправкой на возможную идеализацию ушедших лет, передают удивительную атмосферу салонов той эпохи с ее интеллектуальным блеском, неизменной благожелательностью, тонкой любезностью и непринужденным весельем. П. А. Вяземский, В. А. Соллогуб, А. П. Керн, Д. М. Веневитинов, К. А. Кавелин, А. Ф. Тютчева, А. И. Кошелев, М. П. Погодин, Ю. Арнольд, А. И. Тургенев и другие мемуаристы единодушны в своем отношении к салонам как культурным оазисам, резко выделявшимся на общем фоне российской жизни. Однако существование таких оазисов вызывало в обществе не только восхищение, но и раздражение. С восторженными воспоминаниями завсегдатаев салонов резко контрастируют другие отзывы.
Так, Александр Никитенко 24 января 1826 г. записывает в своем дневнике: «До сих пор я успел заметить только то, что существа, населяющие „большой свет”, — сущие автоматы. Кажется, будто у них совсем нет души. Они живут, мыслят и чувствуют, не сносясь ни с сердцем, ни с умом, ни с долгом, налагаемых на них званием человека. Вся жизнь их укладывается в рамки светского приличия. В обществе „хорошего тона” вовсе не понимают, что истинно изящно. Принужденность изгоняет грацию, а систематическая погоня за удовольствиями делает то, что они вкушаются без наслаждения и с постоянным стремлением как можно чаще заменять их новыми. И под всем этим таятся самые грубые страсти. Я нахожу здесь те же пороки, что и в низшем классе, только без добродетелей, прирожденных последнему. Особенно поражают меня женщины. В них самоуверенность, исключающая скромность».
Молодому человеку, который пишет эти строки, всего двадцать два года, он студент Петербургского университета, но совсем недавно был крепостным графа Н. П. Шереметева и лишь два года назад получил вольную. Симпатии к тем, кого он считает баловнями судьбы, от него ожидать трудно. Впрочем, его отношение к светскому обществу остается неизменным, хотя, как можно догадаться, кое-что ему нравится. 11 января 1828 г., посетив концерт в доме Нарышкина, он записывает в своем дневнике: «. надо отдать справедливость дамам высшего круга: их внешнее воспитание так утонченно, что весьма успешно скрывает недостаток в них внутреннего содержания. Если они в сущности не больше, чем куклы, то все же прелестные куклы. »
Необходимо уточнить, кто, собственно, является объектом этой критики. Так называемая светская жизнь состояла из посещений балов, раутов, гуляний и, конечно, салонов. Повсюду присутствовал примерно один и тот же круг людей, условно и называемый «общество». Резкие отзывы о светском обществе мы встречаем не только у сторонних критиков, но и у самих светских людей. Салоны, являясь частью светского общества, представляли собой наиболее культурную и образованную его часть, но недоброжелатели часто не видели или не хотели видеть отличия.
Например, 18 июня 1847 г. Никитенко записывает: «Вечер провел у Норова, где, как и во всех салонах, царствовали карты и скука». В записи от 6 января 1852 г. благожелательно отозвавшись о дамах, которых посетил вместе с графом Д. А. Толстым, он не преминул заметить: «Обе эти дамы читают, и даже по-русски, интересуются мыслию, поэзией, искусством и в разговорах касались предметов, о которых редко толкуют в салонах».
Разумеется, нетрудно заметить предвзятость автора дневника: в салонах «толковали» преимущественно как раз о поэзии и искусстве, такие светские дамы, как Голицына, Волконская, Фикельмон, Ростопчина, Смирнова-Россет, пустыми «куклами» отнюдь не являлись, а учить их «хорошему тону» было бы нелепо. Никитенко — человек умный и одаренный, он сделал блестящую карьеру: стал цензором, известным и уважаемым профессором, академиком Петербургской академии. Как видим, его приглашают и, очевидно, приветливо встречают в светских салонах. Справедливая обида за перенесенные в ранней юности унижения должна бы уже давно уйти в прошлое, сменившись гордостью за свое теперешнее положение. Однако раздражение и недоброжелательность не слабеют с годами — напротив, эти чувства оправдывают его убеждения и оправдываются ими.
Позиция таких людей, как Никитенко (их наверняка было гораздо больше, чем известных мемуаристов), заслуживает обсуждения. Постоянные гости салонов, среди которых, как мы помним, были выдающиеся поэты и известные литераторы, вспоминают не только об увлекательных разговорах с интересными собеседниками, но и об удивительно теплой, доброжелательной атмосфере салона. Могло ли умным и дельным людям, в самом деле, быть скучно и неуютно в светских литературных салонах?
Слева направо: А. О. Смирнова-Россет, Е. А. Карамзина, З. Н. Волконская, Е. И. Голицына
«Разумный толк без пошлых тем»
В салонах существовали особые, неписаные правила поведения, отличавшие эти собрания от других традиционных занятий светского общества. Основной целью постоянно собиравшихся в салоне людей было, прежде всего, их общение между собой. Общение, ни на что другое не претендующее и не преследующее никаких практических целей. Разумеется, в салонах устраивались и литературные чтения, и концерты, но в основном гости беседовали. Светская беседа была главным и излюбленным занятием посетителей салонов. Своеобразие светской беседы, очаровывавшее одних и раздражавшее других, состояло в самой манере разговора и — шире — в манере общения. Иначе говоря, чтобы вести светскую беседу, нужно было быть светским человеком.
Часто, говоря об этикетных нормах, первым делом упоминают, в какой руке следовало держать вилку и когда снимать шляпу. Между тем эти мелочи запомнить нетрудно. Но первым правилом знаменитого bon ton (хорошего тона) было умение сделать свое общество как можно более приятным для окружающих.
Что значило быть приятным? Во-первых, быть скромным. Считалось неприличным выставлять напоказ не только богатство, но даже образованность. Честерфилд поучал юного сына: «Носи свою ученость как носят часы: во внутреннем кармане. Если спросят, который час, скажи, но не возвещай время ежечасно, ты же не ночной сторож». Во-вторых, быть доброжелательным. Не обращать внимание на чужие промахи или ошибки, уметь сгладить неловкую ситуацию, поддержать неопытного человека. Третье обязательное правило: держаться очень просто и естественно. Конечно, все это легко сказать, но не так легко освоить. Едва ли не самое сложное — держаться просто. Именно простота и непринужденность были так мучительно недостижимы для людей другого круга, которые в светских салонах становились либо скованны, либо развязны. Собственно на стремление быть приятным были направлены бесчисленные правила этикета (не перебивать, не сидеть, когда другие стоят, смотреть людям в глаза и т. д.). Истинно светский человек был любезным и снисходительным, он избегал и назидательности, и запальчивости, не утомлял собеседников обстоятельными рассказами и умел найти интересную для них тему.
Особенный шарм светского человека состоял в своеобразном сплаве серьезности и легкомыслия. Этот сплав проявлялся и в языке светской беседы, в самой ее интонации. Легко переходя от одной темы к другой, собеседники любили иронизировать над тем, к чему относились вполне серьезно; это был не цинизм, а лишь игра ума, от которой они получали особенное удовольствие. Характер светской беседы точно описан в восьмой главе «Евгения Онегина»:
Входят гости.
Вот крупной солью светской злости
Стал оживляться разговор;
Перед хозяйкой легкий вздор
Сверкал без глупого жеманства,
И прерывал его меж тем
Разумный толк без пошлых тем,
Без вечных истин, без педантства,
И не пугал ничьих ушей
Свободной живостью своей.
Кажется, такое приятное общество, как могло оно кому-то не нравиться! Однако людям, не получившим соответствующего воспитания, было очень трудно вписаться в эту среду. Они не умели так шутить, так спорить и так веселиться. Они не находили удовольствия в светских беседах, считая их пустыми и поверхностными. Неизменная любезность и приветливость светских людей казалась им неискренней и фальшивой. К тому же многие привлекательные черты представителей культурной элиты: разностороннее образование, знание иностранных языков, безупречные манеры — безусловно, свидетельствовали о привилегированном положении, в котором они находились с детства. Более того, даже такие качества, как снисходительность и доброжелательность, часто сопутствовали людям с очень прочным собственным положением — тем, кому некому было подражать и некому завидовать. Все это не отменяло личных достоинств и дарований (далеко не все отпрыски богатых и знатных семей стремились воспользоваться своим положением в целях самосовершенствования), но все равно рождало чувство несправедливости.
Справедливости в таком положении вещей, действительно, нет, вопрос лишь в том, что нам делать с этой несправедливостью: стремиться к тому, чтоб таких людей было как можно больше, или к тому, чтобы их не было вообще.
Литературные салоны в России в первой половине 19 века
БЫЛОГО ВЕКА ЛЬВИЦЫ… И ДЕВИЦЫ
Слово «салонный» стало ругательным чуть ли не сразу вслед за исчезновением салонов, во второй половине 19 века. «Салонный» – значит: блестящий, но неглубокий, поверхностный, жеманный, а может, даже и пошленький. Слово «салонный» – почти что клеймо, ниже по смыслу разве что «бульварный». Уничижительный оттенок слову придали противники аристократической культуры, когда уже добивали ее. Однако были ли они так уж правы? Нам кажется, все гораздо сложней!
Но давайте уж по порядку.
Итак, –
Из спальни – в салон, из салона – на кухню!
Первые по времени салоны появились, вероятно, во Франции, в эпоху Людовика XIII (начало 17 века). Знатная итальянка Джулия Савели вышла замуж за господина де Вивон и решила перестроить дом по классическому образцу. Вместе с симметрично расположившимися окнами и комнатами, следовавшими друг за другом торжественной анфиладой, пришел и новый уклад. Хозяйка, красивая и образованная дама, принимала гостей, по французскому обычаю, утром лежа в постели. Ее навещали знакомые аристократы, художники, ученые и поэты. За веселой и умной беседой время летело для всех незаметно: дама причесывалась и чистила перышки, а ее гости обменивались новостями и сплетнями, читали стихи и играли в любовь. Впрочем, нередко играли и в политику, и очень по крупному: салон Жюли де Вивон, а потом и салон ее дочери маркизы Катрин де Рамбулье был оппозиционным по отношению ко Двору.
Итак, на два века вперед были установлены правила салонной жизни. Салон («гостиная» по-французски) был неким кружком вокруг блестящей дамы, который объединял ее друзей из разных слоев общества. Кружки эти всегда создавались по интересам: одних увлекала религия, других политика, третьих – литература, искусство и музыка. Салоны заводили знатные дамы, богатые буржуазки, модные куртизанки.
Большей частью салоны были прибежищем оппозиции: здесь царствовал не король, а прекрасная или хотя бы довольно умная и любезная дама, перед чарами которой были равны и пэр, и нищий художник. Идеологи Великой французской революции черпали вдохновение в таких вот салонах.
Конечно, присутствие дамы накидывало узду и на умы и на языки. Вот почему в салоне все было немножко, как в домике куклы Барби. И уже при Гегеле (начало 19 века) это вылилось в откровенное жеманство, о чем великий немецкий философ отзывался с сарказмом.
Имея в виду роль салонов во французской культуре, Пушкин говаривал, что французская поэзия родилась в прихожей и дальше гостиной она не пошла.
Но все же вряд ли преувеличением будет сказать, что салон – это ячейка гражданского общества, особенно если он поддерживает оппозицию жесткому режиму. В какой-то мере диссидентские кухни наших шестидесятников – тоже как бы салоны советской эпохи.
В любом случае, не стоит слишком салоны ругать.
Они – тоже ведь индикатор зрелости общества.
«Царица ночи», или «Princesse Nocturne»
В России даже в 18 веке настоящими салонами и не пахло. Эрмитажный кружок при Екатерине Второй был салоном лишь по видимости: здесь не развлекались и развивались, здесь делали карьеру. Ее сын Павел вообще не терпел противоречий ни в чем. Он даже придворных женил и выдавал замуж по своему усмотрению, как крепостных крестьян. Какие уж тут салоны.
По иронии судьбы, одна из жертв его матримониальных экспериментов и стала хозяйкой первого в России подлинного салона.
Но в беседах при этом царит дух просвещенный и отчасти (у гостей, конечно) даже республиканский. А среди ее гостей – язва Вяземский, добродушный Жуковский, мечтательный Батюшков. Сей последний пишет восторженно в 1818 году, что трудно кому-то превзойти Голицыну Авдотью Ивановну в красоте и приятности и что лицом она никогда не состарится.
С 1817 года, едва вышедши из Лицея, у ног ее – и юный Пушкин. Мудрый Карамзин находит увлечение гениального юноши чересчур демонстративным и пылким. Он пишет не без иронии: «Поэт Пушкин у нас в доме смертельно влюбился в Пифию Голицыну и теперь уже проводит у нее вечера: лжет от любви, сердится от любви, только еще не пишет от любви…»
О нет! Уже написал – один из своих ранних шедевров («К***»):
Не спрашивай, зачем унылой думой
Среди любви я часто омрачен,
Зачем на все подъемлю взор угрюмый,
Зачем не мил мне сладкой жизни сон;
Не спрашивай, зачем душой остылой
Я разлюбил веселую любовь
И никого не называю милой:
Кто раз любил, уж не полюбит вновь;
Кто счастье знал, тот не узнает счастья,
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья
Останется уныние одно.
Если первая половина стихотворения – об его чувстве, то вторая – об ее судьбе, и здесь Пушкин проявил то чудесное свойство, гением которого была также сама Голицына, – способность проникнуться чувствами и мыслями другого человека, или «эмпатию». А кроме того, Пушкин был обделен материнской любовью…
Конечно, очень надолго он у ног княгини не задержался, – тем паче, что писал тогда, как известно, стихи, а Голицына… трактат по математике! И хотя уже влюбленные современники назвали это дамское рукоделие «полным бредом», все же Голицына своих занятий математикой не оставила до самой смерти…
Пушкин вспомнит о Голицыной и в южной ссылке. Княгиня поможет ему перевестись из заштатного Кишинева в почти столичную Одессу. Но точка в их отношениях, пожалуй, будет красиво поставлена поэтом еще в 1819 году, – стихотворным мадригалом ей при посылке оды «Вольность»:
Простой воспитанник природы,
Так я, бывало, воспевал
Мечту прекрасную свободы
И ею сладостно дышал.
Но вас я вижу, вам внимаю, –
И что же. Слабый человек.
Свободу потеряв навек,
Неволю сердцем обожаю.
Увы, слава салона чаще всего меркла вместе с красотой его хозяйки. Мы ничего не знаем о том, как относился Пушкин к Голицыной после возвращения из ссылки, – а ведь они не могли не встречаться! Зато один из современников записал в 30-е годы очень горькие и жестокие слова о «ночной принцессе»: «Старая и страшно безобразная, она носила всегда платья резких цветов, слыла ученою и, говорят, вела переписку с парижскими академиками по математическим вопросам. Мне она показалась просто скучным синим чулком» (В.В. Ленц).
В 1845 году в Петербурге гостил О. де Бальзак. Голицына не была с ним знакома, но в полночь прислала за ним карету с приглашением к себе. Однако… творец «Человеческой комедии» оскорбился и написал ей: «У нас, милостивая государыня, посылают только за врачами, да и то за теми, с которыми знакомы. Я не врач».
В 40-е годы Голицына много сил положила на войну против введения культуры картофеля на Руси, считая картошку врагом и погибелью русского национального самосознания. Потом она уехала в Париж. Говорят, к ее мнениям прислушивался крупнейший литературный критик Сент-Бев…
Скончалась Голицына в Петербурге и похоронена в Александро-Невской лавре. Интересную и по-своему трогательную эпитафию велела она начертать на памятнике себе: «Прошу православных русских и проходящих здесь помолиться за рабу Божию, дабы услышал Господь мои теплые молитвы у престола Всевышнего для сохранения духа Русского».
«Царица муз и красоты»
…Все знаменательно и символично в судьбе этой женщины! Родилась в историческом 1789 году в германской «Флоренции на Эльбе» – Дрездене. Отца, князя Белосельского-Белозерского, за красоту прозвали «московским Аполлоном», но он был также умен и образован: водил дружбу с Моцартом и Вольтером. Сей последний весьма хвалил французские стихи князя. За трезвый анализ событий французской революции «московский Аполлон» впал в немилость, был отставлен с дипломатической службы и как бы диссидентом проживал с 1794 года в Турине. Он посвятил себя искусству и воспитанию двух дочерей, которые так рано лишились матери.
Особенно радовала князя младшая, удивительно изящная, живая и музыкальная. Когда она выросла и появилась при русском Дворе, то поразила всех красотой, образованностью (знала восемь языков!), своим великолепным пением и игрой на сцене. Профессионалы (в том числе Россини и знаменитая актриса Марс) вздыхали: если б не крайне высокое происхождение княжны, гораздо более знатной, чем сам император, какую б звезду обрела в ней оперная сцена.
Итак, таланты, красота, искусство и политика увенчали героиню нашего очерка чуть ли не с колыбели. Вы еще не догадались, о ком идет речь? Конечно, о ней, хозяйке самого знаменитого русского салона 19 столетия – о княгине Зинаиде Александровне Волконской.
Княгиней Волконской княжна Белосельская-Белозерская стала по воле отца. Собственно, ей сватали другого Волконского – Сергея (будущего декабриста). Но он был так увлечен политикой, что чарам ее не поддался. А то пришлось бы, глядишь, бедной Зинаиде вместо Парижа, Вены и Рима покорять с мужем просторы сибирские… Но судьба хранила ее для всеевропейской славы, и в мужья ей достался брат декабриста Никита.
Вскоре Зинаида родила ребенка, которого назвали в честь деда князь-Никиты Григорием, хотя впору было б назвать Петром (в честь Петра Третьего), ведь ни для кого не было секретом, что настоящий отец мальчика – сам император Александр Первый. Роман с ним был довольно долгим и пылким (со стороны Зинаиды). Царь же, скорее, играл в любовь, засыпал ее галантными восхищенными записочками, но в душе оставался верен главной своей любовнице Марии Антоновне Нарышкиной.
Однако Зинаида была так увлечена царем, что истину разглядела не сразу, а разглядев, в нее не поверила. Да и мудрено это было среди грохота битв с Наполеоном и блеска Александровых побед. Снисходительный законный супруг отступил в тень, а Зинаида оказалась с обозом победителей в поверженном Париже.
Здесь, собственно, и начались первые размолвки с царем. Он был не против того, чтоб Зинаида блистала в аристократическом кругу. Но княгиня увлеклась еще и богемной жизнью французской столицы, водила дружбу с актерами и даже участвовала в репетициях профессионалов. Это было уж слишком!
Свободный воздух Европы, впрочем, знакомый ей с колыбели, уж слишком вскружил Зинаиде голову. Свое негодование и, по сути, приказ вертаться взад на родину государь облек в самую изысканную форму: «…Если я и негодовал на Вас, … признаюсь Вам откровенно, то за предпочтение, которое Вы оказываете Парижу со всей его мелочностью. Столь возвышенная и превосходная душа казалась мне не подходящею ко всей этой суетности, и я считал ее жалкой пищей для нее. Искренняя моя привязанность к вам, такая долголетняя, заставляла меня сожалеть о времени, которое Вы теряете на занятия, по моему мнению, так мало достойные Вашего участия». То ли дело плац-парады в хмуром Питере и общество похожего на унтера Аракчеева.
Отношения осложнились и тем, что их сын Григорий умер. Правда, в 1811 году княгиня родила еще мальчика и назвала его в честь царя Александром, но отцом его был все же, увы, князь Никита.
А в Питере ее ждали не одни дожди и плац-парады, но и счастливая соперница – Марья Нарышкина. Это в Европах Александр держал при себе блестящую и талантливую Зинаиду, а дома куда как спокойней было ему с не особенно умной Нарышкиной.
Очень поздно Волконская поняла, что отставлена… Она поселилась в Одессе, где имела салон. Здесь в нее влюбился поэт К. Батюшков. Она так много и красочно рассказывала ему о своей любимой Италии, что он не выдержал и поехал туда. Увы, его душевная болезнь уже надвигалась необратимо…
1820–22 гг. Волконская проводит в Риме, в палаццо Поли (рядом с фонтаном Треви). Здесь в нее не на шутку влюбляется художник Ф. Бруни (будущий корифей русского классицизма) и навсегда остается ее близким, преданным другом. Здесь ее окружают русские художники и скульпторы: С. Гальберг, С. Щедрин, А. (позже и сам К.) Брюлловы. Здесь она «рОстит» сына Сашу и приемного сына Владимира Павея. Сего последнего она нашла буквально на лондонской мостовой (по-французски павэ – «мостовая»). Английский гаврош показался ей так похожим на покойного Гришеньку…
Но мысли об Александре не оставляют ее. В октябре 1822 года царь приезжает в Верону на конгресс держав-победительниц. Зинаида летит в Верону, участвует в празднествах, поет в любимой опере Александра. Их свидание кажется ей символическим: ведь Верона – город любви, город Ромео и Джульетты. Увы, император остается любезен и неприступен, как стена, разделившая Монтекки и Капулетти! Он стареет, он все больше погружается в мистицизм. Какие уж тут пылкие молодые львицы, какие уж тут оперы и балеты…
Царь все же выражает непреклонное желание, чтобы княгиня вернулась на родину. Она покоряется. В Петербурге Волконская занимается историческими изысканиями в архивах и в результате пишет историческую книгу «Славянская картина 5 века». За свои труды она – первая женщина! – становится членом Общества любителей древностей российских при Московском университете.
После смерти Александра Волконская уезжает в Москву. Ее придворные успехи кончились. Как писал один из ее друзей, «При Дворе не терпят… умственного преимущества». Новый царь и его семейство были ох как менее развиты, чем ее обожаемый Александр…
Она поселяется в доме князей Белосельских-Белозерских на Тверской. Сейчас в нем блистает купеческой роскошью «Елисеевский» магазин, но при Зинаиде Волконской здесь все было иначе… Вот как современница описывает апартаменты княгини, ставшие храмом искусств и капищем ее талантов и красоты: «Ее столовая зелено-горчичного цвета с акварельными пейзажами и кавказским диваном, подобным таганрогскому (на таком же почил в бозе царь Александр. – В.Б.). Ее салон – цвета мальвы (сиреневато-розоватый, – В.Б.) с картинами в золотых рамах, мебель обита густо-зеленым бархатом. Биллиардная обита старинным дама (шелковая ткань с узором, – В.Б.). Ее кабинет увешан готическими картинами, с маленькими бюстиками наших царей на консолях… Пол ее салона покрашен в белые и черные цвета, что превосходно имитирует мозаику. Я не могу передать, насколько все это красиво и в хорошем вкусе».
Здесь бывали корифеи русской словесности и культуры того времени: П. Вяземский, Д. Давыдов, Е. Баратынский, П. Чаадаев, В. Одоевский, М. Загоскин, М. Погодин, С. Шевырев, А. Хомяков, братья Киреевские…
Но, конечно, звездами самой большой величины здесь были Пушкин и А. Мицкевич.
Пушкин явился сюда после ссылки, в пору своих самых шумных триумфов. З. Волконская встретила его исполнением романса на стихи «Погасло дневное светило…» Этот прием артистического кокетства тронул поэта. Он не влюбился, но дружеским расположением проникся вполне. А заодно посвятил З. Волконской и вот эти стихи:
Среди рассеянной Москвы,
При толках виста и бостона,
Ты любишь игры Аполлона.
Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновений,
И над задумчивым челом,
Двойным увенчанным венком,
И вьется и пылает гений…
В салоне Волконской он простился с женой декабриста М. Волконской (урожденной Раевской), – своим давним и очень глубоким увлечением. Этот вечер запомнился всем. Зинаида много пела и музицировала, как бы стараясь напитать душу Марии, уезжавший к мужу на каторгу, «звуками италианскими», с которыми та прощалась, казалось, уже навсегда. Но, приехав в Сибирь, она обнаружила, что в огромном ящике, который презентовала ей Зинаида, были не теплые вещи, а… клавикорды! Романтической Марии они оказались еще нужней!
Сама того не желая, Зинаида Волконская сокрушала сердца и изменяла судьбы. Адам Мицкевич был почти помолвлен с Каролиной Яниш (впоследствии известной поэтессой К. Павловой), но срочно «перевлюбился» в блистательную княгиню. Помолвка расстроилась. Ранив Каролину на всю жизнь, Мицкевич… он вскоре вовсе забыл о ней! Но и Зинаида осталась ему только другом.
Ты был отрыт в могиле пыльной, Любви глашатай вековой,
И снова пыли ты могильной
Завещан будешь, перстень мой, –
В конце 1826 года в салоне Волконской появляется интересная пара. Это супруги Риччи. Граф Миниато Риччи – итальянский аристократ, красавец и замечательный тенор любитель. Его супруга – русская, Екатерина Лунина (кузина декабриста) и тоже замечательная певица. Правда, красивой ее не назовешь…
Бог свидетель: Зинаида и Миниато боролись с внезапно вспыхнувшим взаимным чувством, щадя Екатерину. Но… победила любовь! Лунина осталась без мужа, а Волконская вышла за Риччи. Для этого ей пришлось перейти в католичество.
Это навлекло колоссальное неудовольствие царя Николая, ведь он считал себя блюстителем православной веры. Но никакие упреки, уговоры, угрозы не помогли: в 1829 году Зинаида Волконская и ее муж покидают Россию, – фактически навсегда. Волконская еще несколько раз съездит для улаживания дел из Италии в Петербург. Но давлению царя не поддастся: ее родиной теперь будет Италия, а верою – католичество.
Она поселяется в Риме на прекрасной вилле возле собора Сан-Джованни-ин-Латерано. Террасой ей служат остатки древнего акведука. В одной из аллей парка княгиня устанавливает массу памятников: матери и отцу, Пушкину, Гете (с которым она как раз о Пушкине и беседовала в свое время!), Александру Первому, Вальтеру Скотту и даже… своей няне.
Правда, здесь не найдется места памятнику ее мачехе, богачке Козицкой, – а ведь эта добрая женщина воспитала ее как родную дочь и обеспечила на всю жизнь. Но эпоха романтизма имеет свою иерархию ценностей, – на нынешний вкус, довольно выспреннюю…
Впрочем, должно статься, мы клевещем: Зинаида безусловно была несколько эгоцентрична, но душу имела живую. Когда лет в шестьдесят она после долгой разлуки встретилась с Карлом Брюлловым, то, по отзывам современников, оба просияли такой силой молодости и вдохновения, что о годах вспоминать было как-то грешно даже…
Брюллов создал и лучший портрет Волконской.
На вилле постоянно гостили русские художники, поэты, музыканты, писатели. Удивительно, что именно в этом очень не русском месте Гоголь писал свои «Мертвые души»! Правда, блестящей княгине он, человек несветский, предпочитал общество ее сестры Марии, с которой от души можно было поболтать на самые простые житейские темы, включая кулинарию и всякие тонкости русского домашнего обихода. Так что музой его была не Зинаида Волконская.
1852 год стал одним из самых мрачных для обитателей виллы Волконской. В марте умирает Гоголь, в апреле – Жуковский, в июле – Брюллов…
Правда, при Волконской всегда был милый Риччи, да и новые друзья появлялись. К великому сожалению, не всегда бескорыстные. Говорят, католические святоши обобрали русскую княгиню в конце ее жизни, зато после смерти причислили ее к лику блаженных. Зинаида Волконская стала «беатой»…
В 1860 году умирает граф Риччи. Зинаида пережила его на два года…
Вместе с ней ушла из русской жизни и эпоха салонов. Во всяком случае, так категорически заявил П. Вяземский. 12
Самые точные слова о З. Волконской сказал, наверно, ее внучатый племянник князь С.М. Волконский: «Утонченная представительница юного романтизма в его сочетании с пробуждающимся и мало осознанным еще национализмом, она была типичный плод западной цивилизации, приносящей себя на служение родному искусству……
Увы, потомки продали с аукциона бесценный архив Волконской с автографами Пушкина, Жуковского и Гоголя, рисунками Кипренского, Бруни, А. Иванова и Брюллова. Власти СССР не нашли средств для их приобретения. БОльшая часть этих реликвий оказалась в США.
Когда в разгар «холодной войны» виллу посетили советские журналисты, они увидели опутанное всякой охраняющей электроникой старинное здание и развалины монументов в Аллее памяти. Английский дипломат, который сопровождал гостей (вилла стала резиденцией английского посла) с вежливым удивлением узнал, что среди этих осыпавшихся камней должен быть и памятник Вальтеру Скотту…
О память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто прелестью своей
Меня в стране пленяешь дальней.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
И образ милый, незабвенный
Повсюду странствует со мной.
Хранитель гений мой, любовью
В утеху дан разлуке он:
Засну ль – приникнет к изголовью
И усладит печальный сон.
Пушкин находил первые четыре строчки лишними, но именно в них Батюшков выразил весь незамысловатый и печальный сюжет своего «романа». Оленины были не против брака. Но сама Анна призналась поэту, что вручает ему лишь свою судьбу – не сердце. Батюшков отступил.
А Анна Фурман вышла за посредственного, но солидного человека. Правда, он рано ушел из жизни, и ей все равно пришлось трудом зарабатывать на кусок хлеба…
Когда внуки спрашивали дочь Олениных Анну, почему она не вышла за Пушкина, та отвечала: «Он же был небогат!» Впрочем, все, что связано с Аннетт Олениной и Пушкиным – это особый рассказ.
Итак, среди детей Олениных блистала Аннетт Оленина или по-домашнему Анета. Она была умна, хрупка, у нее была едва ли не самая маленькая и очаровательная ножка во всем Питере. Как только Анета вышла в свет, ее тотчас заметили. От поклонников отбоя не было. Она стала признанным всеми центром притяжения оленинского салона.
У ее ног – сам Пушкин! Он только что вернулся из ссылки (1828 год). В свое время здесь он встретил родственницу хозяйки А.П. Керн. Ей он, как, известно, посвятил свой шедевр и несколько грубоватых, но проницательных замечаний…
Зато Олениной достались не горькие ягодки, а только красивенькие цветочки. И какие! Пушкин просто бредил ей в 1828 году: «Ты и вы», «Город пышный, город бедный……
В Олениной Пушкина привлекала юность, оригинальность душевного склада (как казалось ему тогда), маленькие ножки и дивно выразительные глаза:
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений.
И сколько неги и мечты!
Потупит их с улыбкой Леля –
В них скромных граций торжество;
Поднимет – ангел Рафаэля
Так созерцает божество!
С «детской простотой» Анета тогда же записывала в своем дневнике: Пушкин «довольно скромен, и я даже с ним говорила и перестала бояться, чтоб не соврал чего в сентиментальном роде». В дневнике не раз отмечена физическая некрасота нашего гения…
Вообще-то сердце ее было уже занято совершенно пустым, но блестящим, по отзывам всех, болваном. Но эти же «все» упорно «женят» на ней Пушкина. Вроде бы ему, «небогатому», даже самого отца Анеты удалось уломать. Однако ж Анета всячески выступает за женское равноправие в матримониальном вопросе, – выступает, впрочем, лишь на страницах своего дневника: «Ум женщины слаб, говорите вы? Пусть так, но рассудок ее сильнее. Да ежели на то пошло, то, оставив в стороне повиновение, отчего не признаться, что ум женщины так же обширен, как и ваш, но что слабость телесного сложения не дозволяет ей высказывать его? Ведь медведь людей ломает, зато пчела мед дает».
Говорят, Пушкин сам сорвал помолвку. А через год написал еще один свой любовный шедевр – «Я вас любил…» Он тоже обращен к ней, Анете Олениной, но спустя три года поэт пометит рядом с автографом стихотворения по-французски: «давнопрошедшее».
Между тем, блестящей Анете вовсе не так легко оказалось выйти замуж. Всего какой-то год-полтора вились вокруг нее женихи, а потом…
Анета страдает молча, замыкается в женской дружбе, увлекается серьезным чтением (Гегель, Фихте). Ей всерьез грозит участь остаться старой девой и сделаться «синим чулком». Пушкин писал Олениной стихи пылкие, а Лермонтов – уже только шутливые…
В 1838 году умирает Елизавета Марковна. Теперь на руках Анеты весь дом и безутешный больной отец. Только в 1842 году, 34-х лет, Анна Оленина становится женой господина Андро – побочного сына графа Ланжерона. Внешне партия из удачных: Андро богат, ему принадлежат родовой замок во Франции и роскошная вилла в австрийских Альпах. Он успешен: становится правителем Варшавы, вторым после наместника человеком в той части Польши, что была присоединена к Российской империи.
Через год умирает отец Анеты, но жизнь продолжается: Анна Алексеевна рожает мужу детей, она вся в домашних хлопотах. Вот только глаза очень грустны на тогдашних ее портретах. Генерал Андро обожает ее, но болезненно ревнив, раздражителен и деспотичен, и ненавидит все, что связывает ее с замечательными людьми, которые украсили ее юность.
Но как только муж умер, Анета бросила все свои замки и виллы и уехала в деревню Дережну на Волынь, куда уже давно был отправлен сундук с реликвиями ее молодости: альбомами, дневниками, сувенирами, автографами Пушкина и Жуковского, Лермонтова и Гнедича. Кокетство юности стало сердечной памятью старости.
Анна Алексеевна дожила до 80-ти лет, она скончалась в 1888 году, окруженная предметами, которые доказали ей правоту «неудачных» строк Батюшкова:
О память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной…
Музы у самовара Карамзиных
В принципе, салон – понятие растяжимое. Были салоны-храмы, капища красоты и талантов его хозяйки (как у Голицыной и З. Волконской), были политические кружки с целью влиять на общественное мнение в пользу правительства и плести интриги (салон Нессельроде), были салоны, оппозиционные ко Двору (салон жены Михаила Павловича великой княгини Елены Павловны).
Но был среди петербургских салонов совершенно особенный. Его можно было б назвать «семейным приютом муз». Не в том смысле, что его хозяйка (точнее, хозяйки) были художественно одарены, а в том смысле, что нигде литераторы и художники (но особенно все-таки литераторы) не чувствовали себя так по-домашнему уютно и непринужденно. Гостей здесь ждали ежевечерне. В красной гостиной с простыми соломенными креслами царили самовар и… русский язык! Это была единственная гостиная в Питере, где в то время предпочитали родную речь и НИКОГДА не играли в карты. Поэты в скромных сюртуках и заехавшие мимоездом одетые по бальному первые красавицы, дипломаты и провинциальные родственники, – все находили для себя интерес и душевное отдохновение в салоне, который вели жена (а потом вдова) историка Карамзина Екатерина Андреевна и ее дочери Софья и Екатерина.
Вот картина салона Карамзиных из черновых набросков к «Евгению Онегину»:
В гостиной истинно дворянской
Чуждались щегольства речей
И щекотливости мещанской
Журнальных чопорных судей.
Хозяйкой светской и свободной
Был принят слог простонародный…
И новичка-провинциала
Хозяйка спесью не смущала:
Равно для всех она была
Непринужденна и мила…
Это сказано об Екатерине Андреевне Карамзиной, урожденной Колывановой, сводной сестре поэта Вяземского (она была дочерью князя Вяземского и графини Сиверс), второй супруге Карамзина и, как многие уверяют, тайной глубочайшей привязанности Пушкина. Злоязычный мемуарист утверждает: «Она была бела, холодна, прекрасна, как статуя древности» (Ф.Ф. Вигель).
Дочь свободной любви, Екатерина Андреевна умела внушить к себе почтение любому, кто с ней общался. В паре с ней царь Александр Первый любил открывать балы. Его любимая сестра Екатерина писала Карамзину совершенно восторженно: «Не смею высказать Екатерине Андреевне всего того, что я о ней думаю… Обнимая ее ото всего сердца, предоставляю ей самой об этом догадаться. Верьте истинному моему уважению».
Известно, что Пушкин был обделен любовью и вниманием матери, и влюбился в Екатерину Андреевну Карамзину не столько как в женщину, сколько именно как в идеал матери. Он делился с ней тревожной своей радостью накануне женитьбы. Умирая, поэт попросил ее благословить его. Карамзина сделала это издалека, тогда Пушкин попросил ее подойти к нему, поцеловал ей руку. Она зарыдала и вышла…
Екатерина Андреевна была моложе мужа почти на 20 лет. Конечно, очень пылкой любви с ее стороны не было, но возникла глубочайшая симпатия, уважение, прочная привязанность. Екатерина Андреевна помогала мужу в его трудах как редактор, литературный сотрудник, литературный агент… Падчерицу Софи (дочь Карамзина от первого брака) она воспитала как родную. После смерти Карамзина в 1826 году Екатерина Андреевна сохранила свой салон, расширила и укрепила светские и придворные связи, хотя не любила великосветской суеты, – и все ради детей: приемной Софи и своих Катрин и двух сыновей.
Увы, на судьбе Софи это очень счастливо все ж таки не сказалось… Остается удивляться, как эта милая и очень живая девушка (несколько экзальтированная и инфантильная) так и не «составила себе партию»! Может, она казалась возможным женихам слишком уж экзальтированной? Ей ничего не стоило, например, остановить на всем скаку лошадь и закричать своим спутникам: «Смотрите, этот пейзаж, совсем как в романе ***». С годами она все меньше обращала внимание на свою внешность и, по воспоминаниям А.О. Смирновой-Россет, зимой и летом ходила по Питеру в драных башмаках.
Софи не была слишком умной и не поняла трагической подоплеки пушкинской дуэли. Зато сам поэт задолго до этого как бы прозрел ее не очень удачно сложившуюся жизнь. Ей посвятил он вот эти строки:
В степи мирской, печальной и безбрежной,
Таинственно пробились три ключа:
Ключ юности, ключ быстрый и мятежный,
Кипит, бежит, сверкая и журча;
Кастальский ключ волною вдохновенья
В степи мирской изгнанников поит,
Последний ключ, холодный ключ забвенья,
Он слаще всех жар сердца утаит.
Софи тогда исполнилось 18-ть…А в альбоме 39-летней Софи другой гений – Лермонтов – шутливо отметил наметившийся перелом в своем мироощущении:
Любил и я в былые годы,
В невинности души моей,
И бури шумные природы,
И бури тайные страстей.
Но красоты их безобразной
Я скоро таинство постиг,
И мне наскучил их несвязный
И оглушающий язык.
Люблю я больше год от году,
Желаньям мирным дав простор,
Поутру ясную погоду,
Под вечер тихий разговор,
РОЛЬ ЛИТЕРАТУРНО-МУЗЫКАЛЬНОГО САЛОНА
В ЛИТЕРАТУРНОМ РАЗВИТИИ ОБЩЕСТВА
Ю. И. Пивоварова
Воронежский государственный университет
Поступила в редакцию 6 октября 2014 г.
Аннотация: литературно-музыкальный салон – европейская традиция, перенятая русской культурой
и расцветшая в ней в первой половине XIX века. В системе досуговой деятельности дворянства
«салон» занимал важное место, поскольку отражал все передовые процессы, проходившие
в литературе, музыке, философии.
Ключевые слова: салон, салонная культура, типы салонов, функции салонов.
Abstract: literature and music salon was a European tradition which came to the Russian culture and flour-
ished in it in the first half of XIXth century. The salon had an important place in the system of the noble leisure
activity since it reflected all leading processes of literature, music, philosophy.
Key words: salon, salon culture, types of salons, salon’s functions.
Слово «салон», происходящее от французского
Италии, Франции и Германии приемы в салонах
«lesalon», в современном языковом обиходе имеет
стали происходить регулярно, постепенно превра-
множество значений. В. И. Даль характеризовал этот
щаясь в собрания общественности. В XVII веке сало-
термин, как«зала, зал; гостиная, комната для прие-
ны называли: soci;t; – общество, cercle, coterie – круг,
ма» [1, 575]. В словаре С. И. Ожегова семантика слова
courlitterair – литературный двор, assemble – собра-
«салон» заметно расширяется: «1. Помещение для
ние, chambres – комнаты, а в XVIII веке – souper –
выставок, демонстрации товаров, а также магазин,
ужин, d;ner – обед, bureaud’esprit – общество интел-
где продаются художественно изготовленные това-
лектуалов.
ры, произведения искусства, или ателье, где работа
Важно заметить, что салонная культура в Европе
выполняется художественно. 2 Комната для приема
зарождалась уже в Средние века. Предшественника-
гостей в богатом доме (устар.), а также общая гости-
ми или прототипами салонов можно считать до-
ная в отеле. 3 Политический или литературно-худо-
машние вечера, которые устраивали представители
жественный кружок из людей избранного круга,
аристократии. На эти вечера приглашали поэтов
собирающийся в доме какого-н. частного лица
(трубадуров), музыкантов и прочих творческих лю-
(устар.). 4 Внутреннее помещение для пассажиров
дей. В соответствии с теорией цивилизационного
в автобусе, троллейбусе, самолете, а также зал ожи-
процесса Н. Элиаса, парижские салоны со своим
стремлением к прививке хороших манер произошли
В данной работе акцент сделан на салоне как
из дворцовой культуры. Так, салонная традиция
особом месте встреч знатных особ, с целью обсуж-
была ввезена из Италии Екатериной Медичи. Ее
дения новинок литературы, музыки, живописи, по-
придворные дамы начали устраивать подобные
литики, моды, а также продолжающемся процессе
вечера во Франции. В XVI веке в окружении Марга-
творческого и духовного развития его участников.
риты Валуа, дочери Екатерины Медичи, образовал-
Именно «камерность» салона как социокультурной
ся литературный кружок. На этом кружке предста-
зоны выделила его среди прочих видов досуга. Ка-
вители знати размышляли о популярных литера-
мерная форма общения обладает одним очень важ-
турных и философских произведениях, представля-
ным преимуществом: спокойная психологически
ли на «суд» публике собственные сочинения.
обстановка, позволяющая раскрывать в большей
Светские салоны во Франции с самого начала
степени творческие способности участников салона.
своего возникновения были подлинными центрами
В XVI–XVIII века в Европе салоном называли
культурной жизни государства. «Французские ари-
большой холл, зал, центральную часть дома богатой
стократические и полубуржуазные салоны этого
фамилии. Со временем салон потерял свой частный
времени становятся не столько местом приема по-
характер и его начали использовать для приема
четных гостей и знатных визитеров, сколько спец-
гостей, он превратился в приемную. В крупных домах
ифическим пространством интеллектуального об-
щения и дебатов…» [3, 32]. Салоны были ориенти-
© Пивоварова Ю. И., 2014
рованы на этико-эстетические нормы и образ жизни
Ю. И. Пивоварова
представителей высшего сословия, отличались
чине очень тесных взаимоотношений с Францией,
приверженностью к формам придворно-аристокра-
начиная с середины XVIII века, в Москве и Петербур-
тической культуры.
ге входят в моду литературно-музыкальные салоны,
Восприятие салона как места интеллектуально-
основой которых было объединение единомышлен-
го общения стало утверждаться во Франции в XVII
ников вокруг яркой личности.
веке. Идейным вдохновителем, хозяйкой салона
Иоахим Клейн считает, что «…в России XVIII века
была женщина (фр. salonni;re). Она по своему вкусу
еще не было ничего похожего на французский са-
и интуиции подбирала своих гостей. Это были поэты,
лон…» [6, 508], тем самым вступая в конфликт с мне-
писатели, музыканты, художники. У каждого из го-
нием Аронсона и Рейсера, полагавших существова-
стей была определенная роль. Особенность салона
ние таких институций уже в то время [7, 41] (в XVIII
заключалась в том, что он не устанавливал социаль-
веке). Однако автор не отрицает существования уже
ных рамок приглашенных гостей. Хозяйка салона
в этот период литературных обществ, возникавших
придумывала темы для бесед, задавала нужный тон
вокруг Московского университета и литературных
и просто создавала уютную и творческую атмосферу.
кружков, собиравшихся у Хераскова, Державина и др.
Она подбирала гостей в соответствии с темой вече-
Поскольку салонная традиция была скопирова-
ра, следила за ходом беседы. Салоны часто были
на дворянами из царского двора, то можно с уверен-
пристанищем для инакомыслящих философов того
ностью сказать, что в XVIII веке все же существовали
времени, таких как, например, Вольтер, Юм, Локк.
салоны в России. Так, нам известен Эрмитажный
Хозяйки салонов имели большой авторитет в свет-
салон императрицы Екатерины II. В этом салоне
ских кругах, и их мнение по поводу того или иного
Екатерина II была «не только организатором, но
произведения искусства часто влияло на настроение
и зачинателем его литературной продукции» [8, 4].
всего общества. В салонах создавалась мода на те
Салон (или гостиная, данный термин является
или иные литературные или музыкальные произ-
синонимом) – это богатое социокультурное явление.
ведения, на определенных авторов, на оформление
Есть предположение, что салон породил множество
комнат в доме, стиль в одежде и украшениях.
иных форм интеллектуального общения: кружки,
Первым салоном, возникшим во Франции, при-
общества, объединения, собрания, беседы, вечера,
нято считать салон мадам де Рамбуйе (Екатерины
обеды, субботы (пятницы и пр.), чтения и др. К наи-
де Вивон) [4, 27]. Он открылся в 1617 году. Мадам де
более редким формам салонов можно отнести му-
Рамбуйе, открыв двери своего дома, тем самым соз-
зыкальные утра, например, М. Шимановской, или
дала общество творческих и заинтересованных
просто утренники, как у А. А. Краевского. В книге
людей. Писатели, поэты, философы и даже ученые
«Литературные салоны и кружки: Первая половина
стали посещать ее салон, в котором всегда обсужда-
XIX века» Н. Л. Бродский поддерживает эту мысль,
лись литературные произведения. Её салон посеща-
полагая, что из салона со временем формировались
ли такие знаменитые всему миру творцы, как Кор-
новые объединения – «кружки». Так, он пишет: «От
нель, Мольер, Ларошфуко, Венсан Вуатюр и др. Это
великосветского салона к разночинскому кружку, от
было место, в котором «мужчины и женщины встре-
аморфного литературного объединения, быстро
чались на равных, при этом у них были одинаковые
распадающегося вследствие различных интересов
вкусы и схожие интересы» [5, 31].
его участников, к долговременному существованию
Если салоны XVII века были в большей степени
группы, связанной общностью работы в журнале,
направлены на развлечение, на приятное времяпре-
газете – таков путь салонно-кружковых организаций
провождение (чтение литературы, слушание музы-
первой половины XIX века» [9, 10].
ки, философские разговоры), то салоны XVIII–ХIХ
За основу классификации форм салонов справед-
веков приобрели более серьезное содержание. Здесь
ливо взять «Список литературных объединений»
стали подниматься важнейшие проблемы Просве-
[10, 301-306] XVIII– 60-е года XIX века Аронсона
щения, обсуждаться политические вопросы в стране
и Рейсера. Из представленных ими 207 существовав-
и за ее пределами, способы выхода из революцион-
ших ранее столичных литературных объединений
ной ситуации конца XVIII века.
50 называются кружками, 45 салонами. На основа-
Так как салоны часто были пристанищем для
нии данной информации можно поделить все лите-
творческой половины общества того времени, то
ратурные объединения на две основополагающие
необходимо обозначить важную роль хозяек этих
формы: салоны (гостиные) и кружки (общества,
собраний. Они способствовали продвижению как
объединения и т. д.).
новых литературных, музыкальных произведений,
Участниками «салонной жизни» была преимуще-
так и самих их авторов.
ственно аристократия. Н. Л. Бродский пишет следу-
Нет сомнения в том, что салонная культура пере-
ющее по этому поводу: «Салон – исключительная
кочевала в Россию именно из Франции, страны,
принадлежность крупнопоместного барства и, во
к которой с пиететом относилась не только Европа,
всяком случае, родовитого или богатого столичного
но и просвещенная русская общественность. По при-
круга, – объединяя людей по их классовому родству,
44
ВЕСТНИК ВГУ. СЕРИЯ: ФИЛОЛОГИЯ. ЖУРНАЛИСТИКА. 2014 № 4