Так себе замок оказался
Так себе замок оказался
МЕДИЦИНА ТРАДИЦИОННАЯ И ИНАЯ
Сознание вернулось моментально, словно включили электрическую лампочку.
Сварог пошевелил руками-ногами — самую чуточку, не поднимая их от того упруго-мягкого, на котором он лежал в небольшой комнате со стенами и потолком приятно золотистого цвета. Никаких особых чувств не было — только радость от того, что все, похоже, кончилось благополучно. Осмотрелся, не поднимая головы.
Окружающее беспокойства пока что не внушало. Почти все свободное место в комнате занимали аппараты, полукругом обставившие некое светло-зеленого цвета ложе, на котором он, изволите ли видеть, возлежал, не привязанный и не прикованный. Высокие и низкие устройства, квадратные (экраны?) кубические ящики, овальные и круглые. Одни мигали разноцветными огоньками, другие порой мелодично свиристели, и все в него чем-нибудь да нацелились: кто золотистыми овальными решетками на кольчатых шлангах, кто белыми и голубыми конусами, кто пучком серебристых неострых игл, кто решетчатыми шариками или полусферами… да чего там только не было! Глаза разбегались. Не было особенного желания подробно осматривать всю эту машинерию, главное, выглядела она довольно безобидно и больше всего напоминала оснащение больничной палаты — он как-то мельком видел некоторые из устройств при других обстоятельствах. Поднял глаза. Под потолком, прямо над головой, помещался солидный серебристый овал, не только мигавший разноцветными лампочками, но и светивший разноцветными зигзагами, изгибавшимися в основном плавно, неспешно — хотя некоторые дергались зубчатыми полосками.
Теперь самое время присмотреться к себе. Он лежал все в той же алой мантии хелльстадского короля, разве что расстегнутой на всю длину. Скосил глаза влево. Алая ткань выглядела новехонькой, как из мастерской, ни следа разреза, какой просто обязан был остаться после вошедшего в грудь до середины клинка немаленького меча. Чистенькая, целехонькая алая ткань, ни пятнышка грязи, ни выбившейся нитки (она всегда такой была, с тех пор, как Сварог ее стал носить не так уж редко).
Сдвинул шелковистую, приятно ласкавшую пальцы ткань к боку. Ага! Вот на синем камзоле именно такой разрез и имелся, прямо против сердца, окруженный темной полоской подсохшей крови. Расстегнул вычурные позолоченные пуговицы, распахнул камзол. На светло-синей рубахе с черным затейливым узором точно такой же разрез — и здесь уже не полосочка заскорузлой ткани, а большое пятно размером с ладонь. Теперь рубаху…
Вот только кое-что в эту версию не укладывается… Почему его после операции (которая, несомненно, была) не переодели в лазаретное, только сапоги сняли, да так и оставили лежать в прежней одежде, испачканной к тому же кровью, кроме мантии? И почему мантия целехонька? Самовосстанавливается она, что ли, после любого повреждения? Сварог о ней, собственно говоря, не знал ничегошеньки — как и следовало ожидать, в Вентордеране не нашлось писаного руководства по обращению с мантией — кто составляет такие руководства для собственной одежды? Есть, правда, руководства по этикету, но они наставляют лишь, когда и в каких случаях следует носить одежду определенного цвета — но у Фаларена и их не имелось, зачем бы ему? Иные свойства мантии — вроде умения летать с ее помощью — Сварог открывал чисто случайно. И знал, быть может, далеко не обо всех. Как, не исключено, и о некоторых свойствах митры…
Разлеживаться не стоило, следовало поскорее отыскать кого-то, кто может внести некоторую ясность. Он пошевелил руками и ногами, поднял руки, опустил, согнул ноги в коленях. Тело послушно подчинялось. Недолго думая, сел на ложе — невысокое, так что ноги коснулись пола в светло-золотистую, в тон потолку, клетку. Встал. Голова не кружилась, он прочно стоял на ногах, равновесие держал прекрасно. Прислушался к внутренним ощущениям — походило на то, что с ним все в порядке, хоть сейчас вскакивай на коня и скачи за оленем с гончими.
Еще раз присмотрелся к стоявшей полукругом аппаратуре. Конечно, совершенно в ней не разбирался, но она, очень похоже, работала в прежнем режиме. В мигании огоньков и кружении линий ничего не изменилось. Правда, вовсе не обязательно, если подается некий сигнал вовне, он дублировался и в больничной палате…
Похоже, его догадка насчет сигнала оказалась верной: широкая дверь в противоположной стене распахнулась без всякой поспешности, в палату степенно, не толкаясь и не мешая друг другу, вошли шестеро в зеленых халатах — и у каждого слева на груди над классической «пьяной змеей» красовалась эмблема, несколько разных.
Остановились рядком, немного не дойдя до изножья постели, уставились на Сварога во все глаза. Люди все были солидные, в возрасте, несомненно, видывали всякие виды — но у всех в глазах горело неприкрытое любопытство. Сварога это чуточку удивило — ну да, серьезная, конечно же, рана, тяжелый случай, но уж они-то, зубры медицины, наверняка видели и поинтереснее…
Он узнал только двоих с эмблемами восьмого департамента — профессор Ремер, директор «Лазурной бухты» (значит, Сварог здесь и пребывает, надо полагать?), и профессор Борантер, глава медицинской службы восьмого департамента. Все остальные незнакомы, но по эмблемам определить нетрудно: из Кабинета императрицы, из Техниона, из Спецслужбы Канцлера. Интереснее всех был шестой: эмблема представляет собой общегвардейский шеврон, а из-под достигавшего колен халата вместо штатских портков видны синие форменные брюки с генеральским лампасом: узкая красная полоска меж двух золотых. Ага, и армию привлекли — ну, часто случается… И у каждого эмблему окружает символ профессорского знания: двойной золотой круг, меж линиями цветки василька, одна из эмблем имперской медицины (что интересно, таларской и сильванской тоже). Так. Можно сказать, только высший командный состав удостоил посещением…
Молчание становилось не то чтобы неловким, но как-то совершенно ненужным, и Сварог заговорил первым. Легонько поклонился:
— Добрый день, господа мои… или еще утро или уже вечер?
В ответ — дружное молчание. У Сварога осталось впечатление: они попросту не знают, что сказать, старательно подыскивают слова. В таких случаях всегда находится кто-то сообразительный…
Таким оказался профессор из Техниона. Спросил с некоторым волнением:
— Как вы себя чувствуете, лорд Сварог?
— Прекрасно, — сказал Сварог чистую правду. — Надо полагать, вашими трудами, господа? Благодарю…
Замок. Процесс. Америка. Три романа в одном томе (2 стр.)
«Конечно, сударь, но разве они не будут жить вместе с тобой в Замке?»
Неужели он так легко и охотно отказывается от постояльцев, и от К. в особенности, считая, что тот непременно будет жить в Замке?
«Это не обязательно, – сказал К., – сначала надо узнать, какую мне дадут работу. Если, к примеру, придется работать тут, внизу, то и жить внизу будет удобнее. К тому же я боюсь, что жизнь в Замке окажется не по мне. Хочу всегда чувствовать себя свободно».
«Не знаешь ты Замка», – тихо сказал хозяин.
«Конечно, – сказал К., – заранее судить не стоит. О Замке я покамест знаю только то, что там умеют подобрать для себя хороших землемеров. Но, возможно, там есть и другие преимущества». И К. встал, чтобы освободить от своего присутствия хозяина, беспокойно кусавшего губы. Не так-то легко было завоевать доверие этого человека.
Выходя, К. обратил внимание на темный портрет в темной раме, висевший на стене. Он заметил его и раньше, со своего тюфяка, но издали не разглядел как следует и подумал, что картина была вынута из рамы и осталась только черная доска. Но теперь он увидел, что это был портрет, поясной портрет мужчины лет пятидесяти. Его голова была опущена так низко, что глаз почти не было видно и четко выделялся только высокий выпуклый лоб да крупный крючковатый нос. Широкая борода, прижатая наклоном головы, резко выдавалась вперед. Левая рука была запущена в густые волосы, но поднять голову кверху никак не могла. «Кто такой? – спросил К. – Граф?»
«Нет, – сказал хозяин, – это кастелян».
«Красивый у них в Замке кастелян, сразу видно, – сказал К., – жаль только, что сын у него неудачный». «Нет, – сказал хозяин, притянул к себе К. и зашептал ему в ухо: – Шварцер вчера наговорил лишнего, его отец всего лишь помощник кастеляна, да и то из самых низших». К. показалось, что в эту минуту хозяин стал похож на ребенка. «Каков негодяй!» – засмеялся К., но хозяину было, очевидно, не до смеха. «Его отец тоже человек могущественный!» – сказал он. «Брось! – сказал К. – Ты всех считаешь могущественными. Наверно, и меня тоже?» «Тебя? – сказал тот робко, но решительно. – Нет, тебя я могущественным не считаю». «Однако ты неплохо все подмечаешь, – сказал К. – Откровенно говоря, никакого могущества у меня действительно нет. Должно быть, оттого я не меньше тебя уважаю всякую власть, только я не так откровенен, как ты, и не всегда желаю в этом сознаваться». И К. слегка похлопал хозяина по щеке – хотелось и утешить его, и снискать больше доверия к себе. Тот смущенно улыбнулся. Он и вправду был похож на мальчишку – лицо мягкое, почти безбородое. И как это ему досталась такая толстая, немолодая жена – через оконце в стене было видно, как она, широко расставив локти, хозяйничает на кухне. Но К. не хотел сейчас расспрашивать хозяина, боясь прогнать эту улыбку, вызванную с таким трудом. Он только кивком попросил открыть ему двери и вышел в погожее зимнее утро.
Теперь весь Замок ясно вырисовывался в прозрачном воздухе, и от тонкого снежного покрова, целиком одевавшего его, все формы и линии выступали еще отчетливее. Вообще же там, на горе, снега как будто было меньше, чем тут, в Деревне, где К. пробирался с не меньшим трудом, чем вчера по дороге. Тут снег подступал к самым окнам избушек, навстречу тяжело нависали с низких крыш сугробы, а там, на горе, все высилось свободно и легко – так по крайней мере казалось снизу.
Весь Замок, каким он виделся издалека, вполне соответствовал ожиданиям К. Это была и не старинная рыцарская крепость, и не роскошный новый дворец, а целый ряд строений, состоящий из нескольких двухэтажных и множества тесно прижавшихся друг к другу низких зданий, и, если бы не знать, что это Замок, можно было бы принять его за городок. К. увидел только одну башню, то ли над жилым помещением, то ли над церковью – разобрать было нельзя. Стаи ворон кружились над башней.
К. шел вперед, не сводя глаз с Замка, – ничто другое его не интересовало. Но чем ближе он подходил, тем больше разочаровывал его Замок, уже казавшийся просто жалким городком, чьи домишки отличались от изб только тем, что были построены из камня, да и то штукатурка на них давно отлепилась, а каменная кладка явно крошилась. Мельком припомнил К. свой родной городок; он был ничуть не хуже этого так называемого Замка. Если бы К. приехал лишь для его осмотра, то жалко было бы проделанного пути, и куда умнее было бы снова навестить далекий родной край, где он так давно не бывал. И К. мысленно сравнил церковную башню родного города с этой башней наверху. Та башня четкая, бестрепетно идущая кверху, с широкой кровлей, крытой красной черепицей, вся земная – разве можем мы строить иначе? – но устремленная выше, чем приземистые домишки, более праздничная, чем их тусклые будни. А эта башня наверху – единственная, какую он заметил, башня жилого дома, как теперь оказалось, а быть может, и главная башня Замка – представляла собой однообразное круглое строение, кое-где словно из жалости прикрытое плющом, с маленькими окнами, посверкивающими сейчас на солнце – в этом было что-то безумное – и с выступающим карнизом, чьи зубцы, неустойчивые, неровные и ломкие, словно нарисованные пугливой или небрежной детской рукой, врезались в синее небо. Казалось, будто какой-то унылый жилец, которому лучше всего было бы запереться в самом дальнем углу дома, вдруг пробил крышу и высунулся наружу, чтобы показаться всему свету.
К. снова остановился, как будто так, не на ходу, ему было легче судить о том, что он видел. Но ему помешали. За сельской церковью, где он остановился, – в сущности, это была, скорее, часовня с пристройкой вроде амбара, где можно было вместить всех прихожан, – стояла школа. Длинный низкий дом – странное сочетание чего-то наспех сколоченного и вместе с тем древнего – стоял в саду, обнесенном решеткой и утонувшем в снегу. Оттуда как раз выходили дети с учителем. Окружив его тесной толпой и глядя ему в глаза, ребята без умолку болтали наперебой, и К. ничего не понимал в их быстрой речи. Учитель, маленький, узкоплечий человечек, держался очень прямо, но не производил смешного впечатления. Он уже издали заметил К. – впрочем, никого, кроме его учеников и К., вокруг не было. Как приезжий, К. поздоровался первым, к тому же у маленького учителя был весьма внушительный вид. «Добрый день, господин учитель», – сказал К. Словно по команде, дети сразу замолчали, и эта внезапная тишина в ожидании его слов как-то расположила учителя. «Рассматриваете Замок?» – спросил он мягче, чем ожидал К., однако таким тоном, словно он не одобрял поведения К. «Да, – сказал К. – Я приезжий, только со вчерашнего вечера тут». «Вам Замок не нравится?» – быстро спросил учитель. «Как вы сказали? – переспросил К. немного растерянно и повторил вопрос учителя, смягчив его: – Нравится ли мне Замок? А почему вы решили, что он мне не понравится?» «Никому из приезжих не нравится», – сказал учитель. И К., чтобы не сказать лишнего, перевел разговор и спросил: «Вы, наверно, знаете графа?» «Нет», – ответил учитель и хотел отойти, но К. не уступал и повторил вопрос: «Как, вы не знаете графа?» «Откуда мне его знать? – тихо сказал учитель и добавил громко по-французски: – Будьте осторожней в присутствии невинных детей». К. решил, что после этих слов ему можно спросить: «Вы разрешите как-нибудь зайти к вам, господин учитель? Я приехал сюда надолго и уже чувствую себя несколько одиноким; с крестьянами у меня мало общего, и с Замком, очевидно, тоже». «Между Замком и крестьянами особой разницы нет», – сказал учитель. «Возможно, – согласился К. – Но в моем положении это ничего не меняет. Можно мне как-нибудь зайти к вам?» «Я живу на Шваненгассе, у мясника», – сказал учитель. И хотя он скорее просто сообщил свой адрес, чем пригласил к себе, но К. все же сказал: «Хорошо, я приду». Учитель кивнул головой и отошел, а дети сразу загалдели. Вскоре они скрылись в круто спускавшемся переулке.
К. не мог сосредоточиться – его расстроил этот разговор. Впервые после приезда он почувствовал настоящую усталость. Дальняя дорога его совсем не утомила, он шел себе и шел, изо дня в день, спокойно, шаг за шагом. А сейчас сказывались последствия сильнейшего переутомления – и очень некстати. Его неудержимо тянуло к новым знакомствам, но каждая новая встреча усугубляла усталость. Нет, будет вполне достаточно, если он в своем теперешнем состоянии заставит себя прогуляться хотя бы до входа в Замок.
Он снова зашагал вперед, но дорога была длинной. Оказалось, что улица – главная улица Деревни – вела не к замковой горе, а только приближалась к ней, но потом, словно нарочно, сворачивала вбок и, не удаляясь от Замка, все же к нему и не приближалась. К. все время ждал, что наконец дорога повернет к Замку, и только из-за этого шел дальше, от усталости он явно боялся сбиться с пути, да к тому же его удивляла величина Деревни: она тянулась без конца – все те же маленькие домишки, заиндевевшие окна, и снег, и безлюдье, – тут он внезапно оторвался от цепко державшей его дороги, и его принял узкий переулочек, где снег лежал еще глубже и только с трудом можно было вытаскивать вязнувшие ноги. Пот выступил на лбу у К., и он остановился в изнеможении.
Так себе замок оказался
Я в твоей душе построил замок
Из крупиц золотоносных жил.
Я к нему с закрытыми глазами
Для себя дорогу проложил.
А когда осталось так немного —
Лишь войти в тот замок не спеша,
Вдруг заминка вышла у порога —
Оказалась запертой душа.
Ты смеёшься: что, мол, хмуришь брови, —
С чувством добавляя, — дорогой?
В жизни тоже так — один построил,
Ну, а жить вселяется — другой…
1 комментарий
Похожие цитаты
Найти бы родственную Душу,
Что так похожа на мою…
И вместе тишину нам слушать…
Здесь, на земле… и там, в раю…
Не задавать пустых вопросов…
Не собирать обиды в дом…
Смотреть, как полыхают грозы…
И знать, что мы всегда вдвоём…
И если вдруг Душа заплачет
В моём телесном бытии,
Утешит кто-то… это значит,
Мы с ней на свете не одни…
Найти бы… одиноких много…
Душой, что так болит порой…
… показать весь текст …
Ну как ты без нее живешь?
Я знаю как… ужасно скучно,
Тоскливо на душе, лишь дождь
Стучит в окно… закрыли тучи
Свет солнца яркий… помнишь дни,
Когда друг друга вы любили…
Сейчас она не позвонит,
Как с дрожью в голосе звонила…
Помнишь?
Ее шальные sms,
Признания в любви, сквозь слезы,
Другую выбрал и исчез,
Потом вернулся, только поздно…
Ее забыть уже нельзя,
… показать весь текст …
В тот вечер ты сказал мне: — Ухожу,
Прости… Другая… Так вот получилось,
Я прошептала: — Ладно… не держу,
Потом в истерике всю ночь я билась…
Но почему все так произошло?
Я много месяцев себя винила,
Что он вот так все бросил и ушел,
Я в отношеньях что-то упустила…
И муки памяти в меня вгрызаясь,
Почти убили мою веру жить,
Уже не помню, как я устояла,
И как смогла себя я убедить,
Что нужно отпустить обиду с миром,
… показать весь текст …
Кратко «Скупой рыцарь» А. С. Пушкин
«Скупой рыцарь» – это пьеса из цикла маленьких трагедий А. С. Пушкина.
В произведении ярко продемонстрировано, как скупость в своем крайнем проявлении может погубить даже самого достойного человека. В прошлом храбрый и честный рыцарь ради богатства становится рабом своих страстей.
Очень краткий пересказ пьесы «Скупой рыцарь»
Молодой сын барона, Альбер, не может смириться со своим бедственным положением. Скоро состоится рыцарский турнир, а у него нет ни атласного платья, ни нового шлема.
Старый шлем пробит рукой графа Делоржа на прошлых соревнованиях. Слуга Иван утешил своего господина, тем, что соперник Делорж сильно пострадал и вряд ли скоро поправится. Но Альбер не думал о его здоровье. Его удручало то, что венецианский нагрудник графа Делоржа остался цел.
Альбер уже не в первый раз обращался к жиду Соломону с просьбой взять в долг. На этот раз ростовщик отказал, несмотря на то, что Альбер может совсем скоро получить хорошее наследство от отца. Соломон не был уверен в том, что Альбер переживет барона и не давал в долг без заклада.
Состоятельный и жадный отец Альбера охраняет свое золото, как цепной пес. Он по крупицам собирал свое состояние, и теперь его подвал наполнен сундуками с золотом. Барон трепещет и восторгается, осматривая свои сокровища, за которыми стоят человеческие слезы, ложь и преступления. Он считает себя господином мира: ему все подвластно, а он служит лишь золоту.
Одно тревожит барона: кто унаследует его состояние? Его расточительный и порочный сын? Он не знает, каких усилий стоило собрать такое богатство и недостоин наследства своего отца.
Нищета заставила Альбера пойти во дворец и обратится за помощью к герцогу. Здесь рыцарь нашел сочувствие и поддержку. Во время беседы герцог и Альбер увидели, как во дворец входит барон. Рыцарь поспешно спрятался в соседней комнате.
Герцог радушно встретил барона и спросил, почему его сын никогда не был во дворце? Барон всегда был верным другом деда герцога. Альберу следовало бы оказать честь правителю – участвовать в праздниках и турнирах. Однако барону не нравилось это предложение.
Он не хотел обеспечивать дворцовые развлечения сына, и сказал, что Альбер не достоин внимания герцога. Барону известно, что сын жаждет его смерти и уже пытался обокрасть своего отца.
Герцог ужаснулся словам барона. В это мгновенье из соседней комнаты вышел Альбер и упрекнул отца в клевете. Барон бросил сыну перчатку: только меч рассудит, на чьей стороне истина. Альбер принял вызов, но герцог не позволил свершиться страшной дуэли между отцом и сыном.
Как только Альбер покинул дворец, барон почувствовал приближение смерти. В последнюю минуту жизни он искал у себя ключи от сундуков с золотом, не мог их найти и сокрушался о пропаже.
Главные герои и их характеристика:
Второстепенные герои и их характеристика:
Краткое содержание пьесы «Скупой рыцарь» подробно по сценам
Сцена I.
Молодой сын барона, Альбер, готовится к предстоящему рыцарскому турниру. Он беден: в прошлый раз за герцогским столом он сидел в латах, когда другие рыцари были одеты в атлас и бархат. Его бедный конь Эмир хромает. Для выступления нужно приобрести другого коня, например, Гнедого, по небольшой цене. Но у рыцаря нет даже маленькой суммы денег.
Альбер просит своего слугу, Ивана, принести старый испорченный шлем. На прошлых соревнованиях, граф Делорж пробил его насквозь. Альберу следовало бы снять шлем со своего противника, но он постыдился дам и герцога.
Чтобы утешить молодого рыцаря, Иван напомнил, что граф Делорж сильно пострадал и до сих пор не поправился после сражения. Удары Альбера вызвали восторг у судей и зрителей. Но Альбер не думал о его здоровье. Его удручало то, что венецианский нагрудник графа Делоржа остался цел.
Геройство Альбера проявилось лишь в ответ на обиду за пробитый шлем.
Когда Альбер нуждался в деньгах, он брал взаймы у жида Соломона. Но в этот раз Соломон отказал дать в долг без заклада. Иван ходил к ростовщику и говорил, что скоро рыцарь унаследует все богатство своего отца, но хитрый жид не уступил.
Соломон сам поднялся в башню к Альберу, чтобы вернуть, хотя бы часть долга. Ростовщик уверял рыцаря, что совсем разорился: никто ему не возвращает деньги. Альбер не церемонился с гостем: он потребовал еще сто червонцев, а старые долги и не думал возвращать.
Соломон искренне пожелал Альберу поскорее получить наследство и намекнул на то, что барон уже стар, не пора ли ему в иной мир? У ростовщика как раз есть средство. Он знает одного бедного аптекаря, который готовит чудные капли. Выпив такое «лекарство», человек умирает быстро и безболезненно.
У Альбера закончились последние средства, не хватало даже на стакан вина. У Иуды-Соломона он больше не хотел брать в долг. Рыцарь решил просить помощи у герцога, который может повлиять на отца.
Сцена II.
Отец Альбера, жадный барон, спускается в подвал, в котором хранится его богатство. Он каждый день понемногу пополняет золотом свои сундуки: так растет его состояние. Сегодня у барона счастливый день: он насыплет горсть золота в шестой сундук. Он ощущает себя господином мира. Ему подвластно многое, но сам он не служит никому и ничему, кроме своих сокровищ.
Деньги барона стоили больших человеческих страданий. Одна вдова, мать троих детей, на днях молила, чтобы он простил ей долг, но не дождавшись прощения, принесла дубон, испанскую монету. Так она вернула долг своего покойного мужа и спасла себя от тюремного заключения.
Кто унаследует состояние барона? Его расточительный и порочный сын? Он недостоин его сокровищ! Молодой рыцарь спустит все деньги на развлечения, как будто все это досталось даром. Он не узнает цену деньгам, пока сам не начнет их зарабатывать.
Барон охранял бы свои сундуки и после смерти, если только это было бы возможно.
Сцена III.
Помощь герцога была для Альбера последней надеждой, и он отправился во дворец. Герцог поверил словам рыцаря, который, действительно, был доведен до крайности и нуждался в деньгах. Государь успокоил Альбера и пообещал поговорить с его отцом с глазу на глаз.
Во время беседы герцог и Альбер увидели, как во дворец входит барон. Рыцарь поспешно спрятался в соседней комнате.
Герцог в этот день ждал барона. Он радушно встретил гостя и спросил, почему барон не любит бывать во дворце? Дед и отец герцога были в хороших отношениях с бароном. Молодой герцог не забыл об этой дружбе и тоже хотел видеть отца Альбера при дворце.
Барон отвечал, что всему виной старость, он не в состоянии участвовать в веселых играх и турнирах, однако, если настанет война, он готов явиться по приказанию и отдать жизнь за государя.
Герцог не сомневался в верности и храбрости барона и продолжил разговор. Он спросил, есть ли у барона дети? Услышав об Альбере, герцог поинтересовался: почему же его нет при дворце?
Разговор о сыне был для барона достаточно неприятным. Отец Альбера уверял, что сын не любит светских компаний, он предпочитает бродить вокруг замка в одиночестве.
Но герцог не понимал причины отказа, он говорил, что Альбер быстро привыкнет к дворцу, полюбит праздники и турниры, если отец не будет против и обеспечит сына так, как этого требует звание рыцаря.
Барон нахмурился, ему было не по душе такое предложение. Отцу было стыдно признаться, что его сын находится во власти низких пороков, он недостоин внимания герцога. К тому же барон знает, что сын только и ждет его смерти и уже пытался ограбить отца.
Альбер, услышав эти слова, ворвался в комнату, где сидели герцог и барон. Молодой рыцарь упрекнул отца в клевете. Барон в порыве гнева бросил перчатку своему сыну: только меч рассудит, на чьей стороне истина. Альбер поднял перчатку, принял вызов.
Но герцог, потрясенный всем происходящим, забрал у рыцаря перчатку и попросил барона вместе с сыном покинуть дворец.
Как только Альбер вышел из комнаты, барон почувствовал приближение смерти: его ноги ослабли, он стал задыхаться. В последнюю минуту жизни он искал у себя ключи от сундуков с золотом, не мог их найти и сокрушался о пропаже.
Герцог с ужасом осознал, что барон умер и воскликнул: «ужасный век, ужасные сердца!»
Кратко об истории создания произведения
А. С. Пушкин задумался над сюжетом пьесы еще в 1826 году. Литературоведы спорят о том, что послужило идеей к написанию «Скупого рыцаря». Одни говорят, что автор брал за основу отношения со своим отцом, который почти не поддерживал сына материально.
Другие утверждают, что А. С. Пушкин продолжал тему европейских авторов и скупости. Еще одна версия Г. А. Гуковского – о том, что автор опирался на описание быта герцогов Бургундских.
В 1830 году работа над маленькой трагедией «Скупой рыцарь» была закончена. Но А. С. Пушкин опубликовал пьесу только в 1836 году в журнале «Современник».
Чтобы избежать упреков о незавершенности произведения, автор придумал подзаголовок «Сцена из Ченстновой трагикомедии», несмотря на то, что Ченстон не писал о скупом рыцаре.