Барбитураты мэрилин монро что это
103. Очевидность
103. Очевидность
Решение было очевидным.
И лишь оно одно стало причиной феноменальной концентрации барбитурата в крови и печени Мэрилин Монро.
Только оно объясняло посинение ее кишечника.
Ответ очевиден: врач приготовил для звезды клизму из нембутала в жидкой форме[245].
Это было подтверждено предсмертным признанием Эйнайс Маррей, сделанным ею Стивену Миллеру.
Ответ был очевиден, но для того, чтобы стать окончательно убедительным, следует разрешить несколько ключевых вопросов.
Для решения первой загадки надо было знать время введения этого лекарства ректальным путем.
Характер трупного окоченения и посинения тела позволяли установить время смерти актрисы около половины девятого вечера, во всяком случае до девяти часов, когда после звонка Рудина помощница обнаружила труп. Поскольку время абсорбции нембутала в ободочной кишке примерно равно времени всасывания его при оральном употреблении[246], это означает, что спринцевание должно было иметь место за час до того, как звезда впала в глубокую кому. Точнее говоря, нембутал был введен в организм около половины восьмого вечера.
Вопрос: именно в это самое время Мэрилин разговаривала по телефону с Джо Ди Маджио-младшим. Как Ни парадоксально, но этот звонок не опровергает, а лишь усиливает тезис. Дело в том, что тон разговора, как было потом сообщено, позволяет утверждать, что клизма на основе нембутала была поставлена за несколько минут до звонка. Потому что прежде, чем замедлить реакцию человека и оказать свое прямое воздействие, нембутал производит обратное: в привыкшем к его присутствию организме барбитурат вначале создает эффект… эйфории!
Эйнайс Маррей, услышав веселый разговор Мэрилин с сыном бейсболиста, сделала вывод, что актриса находится в хорошем расположении духа.
Спринцевание было произведено за несколько минут до половины восьмого вечера, то есть в тот момент, когда Гринсон покинул дом 12305 на Файфс Хелена-Драйв. Значит, не он был автором этой необычной лечебной процедуры.
Действительно, роли были четко расписаны. Психиатр не делал уколов, не ставил клизмы, поскольку инъекции делал Хайман Энджельберг, а клизмы… Эйнайс Маррей!
В своем последнем разговоре с санитаром в Аризоне бывшая помощница по дому призналась, что Гринсон приготовил смесь, но ввести ее предоставил ей. Это признание вписывалось в логику событий. Было установлено, что психиатр ушел из дома Мэрилин в пятнадцать минут восьмого вечера. Маррей сразу же поставила хозяйке клизму, а потом позвонил Джо Ди Маджио-младший. Все сходилось.
Однако в этой истории был один большой подводный риф: откуда взялся жидкий нембутал, который использовал доктор Гринсон? Немыслимо представить, чтобы психиатр принес лекарство с собой, равно как и предположить, что он обнаружил его в домашней аптечке.
Предположить, что лекарство привез Энджельберг, также было маловероятно, поскольку трудно представить себе, что врач в шикарном костюме специально заскочил домой к звезде. Поэтому самым логичным было переоценить роль Гринсона, главной фигуры на этой шахматной доске.
Может быть, получив отказ Энджельберга прибыть в дом Монро, он договорился с ним, что сам зайдет к коллеге за нужным лекарством, ведь дом Энджельберга находился в двух шагах от дома Монро?
Однако вся проблема заключалась в том, что доктор Гринсон не выходил из дома 12305 на Файфс Хелена-Драйв с момента появления там во второй половине дня и до самого своего ухода в начале вечера!
Официально не выходил, но в действительности дом покидал, как это следует из отчета о констатации смерти, составленного Департаментом полиции Лос-Анджелеса. Там есть одна деталь, на которую целых сорок пять лет никто не обращал внимания. При внимательном прочтении этого документа можно увидеть, что полиция установила, что во второй половине дня 4 августа 1962 года д-р Гринсон… дважды наведывался в дом Мэрилин Монро.
В первый раз это случилось примерно в половине пятого после звонка Эйнайс Маррей, сообщившей ему, что у Блондинки начался приступ страха. А второй раз — сомнений в этом быть не может — по возвращении из дома Энджельберга, куда он ходил за ампулами нембутала.
Мы были ослеплены различными высказанными предположениями и несколькими дымовыми завесами и не обратили внимания на двойное посещение Гринсона, хотя это было вовсе не единственным настораживающим фактом. Все проигнорировали также еще один аспект, хотя он постоянно стоял перед нашими глазами: само присутствие Эйнайс Маррей в доме 12305 на Файфс Хелена-Драйв в ту самую ночь 4 августа.
Пэтти Моселла и Дэвид Становски высказались однозначно: их тетка не переносила, чтобы ее называли помощницей по дому или служанкой, а предпочитала называться платной компаньонкой. Эта деталь вовсе не была с ее стороны проявлением некой формы снобизма, просто она хотела ясности. Определение не устраивало ее потому, что оно не отвечало реальному содержанию ее работы.
Однако прочно укоренившийся в общественном сознании термин привел к изначальной ошибке. Платная компаньонка не имела никаких оснований следить по ночам за пациенткой, испытывающей психические трудности. А помощница по дому — имела.
Маррей осталась в ту ночь у Монро с совершенно четким заданием: поставить клизму нембутала и убедиться, что это поможет Мэрилин хорошо провести ночь.
Выдумал ли я все это? Вовсе нет, потому что в частной переписке с коллегой из Нью-Йорка Гринсон рассказал ей, что попросил Эйнайс в виде исключения остаться на ночь в доме актрисы[247]. А в 1982 году, отвечая на вопросы полиции, Маррей подтвердила эти слова Гринсона. После многих лет повторения одного и того же текста, после стараний любым путем представить свое присутствие ночью в доме звезды обычным делом, бывшая помощница по дому изменила свои показания. И призналась следователям Джона Ван де Кампа, окружного прокурора Лос-Анджелеса, в том, что понятия не имела о ночных привычках Мэрилин, а также о том, какую одежду та надевала на ночь[248].
В ее незнании этого нет ничего удивительного: 4 августа 1962 года Эйнайс Маррей впервые в своей жизни провела ночь в доме Мэрилин.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
103. Очевидность
103. Очевидность Решение было очевидным.И лишь оно одно стало причиной феноменальной концентрации барбитурата в крови и печени Мэрилин Монро.Только оно объясняло посинение ее кишечника.Ответ очевиден: врач приготовил для звезды клизму из нембутала в жидкой форме[245].Это
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Видео
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
Доктор Гринсон, врач Мэрилин, рассказал судмедэкспертам, что Монро страдала психическим расстройством и что никакой другой причины смерти, кроме самоубивства, он не может представить. Это мнение, однако, не разделяли некоторые ключевые судебно-медицинские эксперты, которые утверждали, что не было никаких следов нембутала в ее желудке или кишечнике. Кроме того, там должны были быть конкретные кристаллы и остатки желтых капсул нембутал упаковки. Но не только не было частей капсул, но не было и желтого красителя в желудке.
Это заключение вполне согласуется с состоянием Мэрилин 4 августа, когда во второй половине дня она была «апатичной и сонной», по словам доктора Гринсона.
Идея введения барбитуратов была неправдоподобна по двум причинам: не было обаружено никаких следов от уколов на ее теле, причем после очень тщательного его изучения, а также введение такой большой дозы барбитуратов привело бы к немедленной смерти, оставив на теле видимые синяки.
Самоубийство
Это официальная причина смерти и, вероятно, наиболее широко распространенное мнение. Известно, что Мэрилин четыре раза пыталась свести счеты с жизнью, и явно страдала от психической нестабильности, была подвержена частым сменам настроения.
Недостаток этой теории в том, что слишком много фактов ей противоречат. Нужно обладать очень большой фантазией, чтобы представить, что Мэрилин по какой-то неизвестной причине сама сделала себе клизму с барбитуратами. Несколько судмедэкспертов решительно отбросили теорию самоубийства, так как она не согласуется с фактами.
Другая проблема теории самоубийства в том, что она была в хорошем настроении в день смерти, строила планы на будущее, и, если Спото прав, собиралась вновь выйти замуж за Джо Ди Маджио, который продолжал преданно любить ее.
Несчастный случай
Если Мэрилин действительно умерла от ректально введенных барбитуратов, вопрос в том, кто приготовил и поставил ей клизму. Не исключено, что передозировка снотворного была роковой случайностью.
Заключение Гринсона согласуется с результатами токсикологической экспертизы. Может быть Гринсон не учел в спешке важный фактор – хлоралгидрат существенно замедляет метаболизм нембутала – убийственный эффект имело взаимодействие этих двух препаратов.
Итак, Энгелберг отказался приехать и сделать укол. Другим, кроме инъекции, эффективным способом ввести хлоралгидрат, была клизма. Гринсон никогда сам не делал уколов и не ставил клизм.
Если теория Спото верна, то кто поставил клизму? Единственным человеком, кто мог это сделать, была Юнис Мюррей, которая, как и Гринсон, не подозревала, что седативная клизма будет фатальной. Ни один врач не признает, что допустил такую грубую ошибку, особенно в лечение такого важного пациента, каким была Мэрилин Монро, тем более, если учесть, что во второй половине дня действие нембутала было уже заметно.
Кроме того, если Юнис действительно поставила Мэрилин клизму, вполне естественно, что она хотела скрыть этот факт, пытаясь защитить себя и своего благодетеля доктора Гринсона.
Была ли убита Мэрилин Монро?
Дом Мэрилин прослушивался.По словам автора Джона Вильяма Туохи, многие желали узнать, о чем разговаривали в доме Мэрилин. ФБР, Мафия, профсоюз водителей грузовиков и как минимум одна киностудия ставили прослушку на дом Монро.
Профсоюз по заказу свого главы Джимми Хоффы пытался выснить какой-нибудь компромат на Бобби Кеннеди, которого подозревали в любовной связи с Мэрилин. ФБР интересовалась, что знает Мэрилин о связи Фрэнка Синатры с Мафией. А Мафии в свою очередь нужна была информация о ФБР. Что же было нужно киностудии, никто не знает.
Горничная изменила показания.
Сержант Джек Клеммонс ответил на вызов 911 из дома Мэрилин в 4:30 утра. Когда домработницу Юнис Мюррей допрашивали, она предположительно назвала время смерти: 00:30. Мюррей сообщила полицейским, что они заметила свет под дверью Мэрилин в полночь и постучала. Не получив ответ, она позвонила доктору Гринсону. Позже Мюррей изменила показания, сообщив, что в полночь она отправилась спать, а Гринсону она позвонила в 3 часа ночи, после того как она проснулась и увидела, что свет все еще горит. Когда сержант Клеммонс прибыл на место, он обнаружил, что Мюррей затеяла уборку в комнате Мэрилин и даже постирала простыни. Хотя Клеммонс был уверен в том, что домработница явно что-то скрывает, ее больше не допрашивали, и она переехала жить в Европу, где и скончалась в 1994 году.
Подозрительные синяки.
По данным вскрытия на теле Мэрилин были обнаружены небольшие синяки и непонятная гематома на бедре. Судя по цвету, синяки были свежими. Существует три варианта: Мэрилин сопротивлялась, ее тело было перемещено после смерти, синяки сделала она сама, неуклюже обо что-то ударившись. Что же случилось на самом деле, возможно, мы никогда и не узнаем.
Тело было перемещено.
Мэрилин была обнаружена лежащей лицом вниз на кровати, а скопление крови было обнаружено на ее спине и задней стороне рук и ног. Из-за гравитации после смерти кровь скапливается в той части тела, на которой лежит человек, что свидетельствует о том, что Мэрилин умерла, лежа на спине. Говорит ли это о том, что ее тело после смерти было перемещено? Очевидцы говорят, что они видели, как в ту ночь Мэрилин тайно возили в больницу, а потом возвращали назад.
По этому загадочному делу можно даже заказать дипломную работу, и не одну, сразу по нескольким сферам криминалистики, что, впрочем, наверняка, уже неоднократно было сделано.
Пропавший дневник.
Вскрытие.
Таинственный стакан.
Несмотря на то, что Мэрилин часто прибегала к помощи таблеток, принимать их она не умела. По словам ее друзей, она ними давилась, поэтому чаще всего она смешивала содержимое капсул с напитком. Поэтому очень подозрительным было то, что полиция не нашла никакого стакана в комнате, где было обнаружено тело. Намного позже стакан был обнаружен возле кровати, а полиция утверждает, что он там был и раньше.
Любовная интрижка с мафией.
Известный глава криминального мира в Чикаго Сэм Джанкана появляется в этой истории скорее как романтический герой, а не злодей, хотя вполне может оказаться и тем, и другим. Стилист-парикмахер Мэрилин утверждал, что за день до своей смерти, Монро провела романтический вечер с Джанканой в домике Синатры на озере Тахо, в Неваде. Кроме попыток поухаживать за кинозвездой, Джанкана старался убедить Монро держать ее любовные отношения с JFK в секрете. Рано утром Мэрилин улетела домой, а ночью ее нашли мертвой.
Бобби Кеннеди.
Документалист Кейя Морган в ходе сбора информации для своей книги «Смерть на Пятой улице Хелена Драйв» беседовала с агентом ФБР, который следил за домом Мэрилин в ту ночь. Как потом рассказала Морган The New York Daily News: «Он видел, как Бобби Кеннеди и другие мужчины вошли в дом. Слышались крики и ругань в гостевом коттедже. Да, они были в гостевом коттедже, а не в спальне, где позднее было обнаружено тело». Несмотря на несовпадение места, многие теоретики уверены, что Кеннеди, рассказавший Монро слишком многое, причастен к ее смерти.
Это сделало ЦРУ.
Это сделала Мафия.
Организация.
Те таблетки.
Учитывая предположение, что Мэрилин умерла из-за передозировки, вскрытие должно было обнаружить остатки капсул, порошка или след от нембутала, в виде желтого окрашивания стенок желудка и кишечника. Следователь Томас Ногучи не обнаружил ничего из этого, что означало, что препарат не был проглочен. На теле Мэрилин не было обнаружено и следов уколов, что отрицало возможность инъекции. Однако высокое содержание барбитуратов, обнаруженное в печени и крови, говорит о том, что препарат поступал в организм быстро, без перерыва во времени, что оставляет единственно возможный вариант – клизма.
Племянница Джо Ди Маджио все слышала.
Мерилин общалась по телефону с Луизой Ди Маджио, когда ее убили, рассказывает дочь Луизы. По словам Джун, Луиза слышала, как Мэрилин назвала имя или имена убийц, как только они вошли в комнату. Это знание так пугало ее, что она умерла, так и не раскрыв секрета даже своей дочери. Луиза говорила, что ей приходится молчать, чтобы защитить свою семью от убийц.
«Знаю, что никогда не буду счастлива, но знаю, что могу быть веселой…»
История болезни Мэрилин Монро
Сексуальный символ становится вещью, предметом,
а я не хочу быть предметом…
Слава означает подвергнуться испытанию,
проявить свою ценность и источать небольшое очарование…
И еще — устроить так, чтобы кто-то нас полюбил.
Вот уж личность, которая не дает покоя биографам и полвека спустя после смерти. Сейчас на прилавках книжных магазинов лежит не меньше десятка книг о ней. Одно из последних изданий — книга Джоанны Лайт «Убийство Мэрилин Монро раскрыто» (М., «ЯУЗА-ПРЕСС», 2014). Еще одна, уже «сто первая», версия. В чем разница? Горькая констатация неизбежного? Обвинения врачей в «заговоре»? Но все это уже было…
1. «Не зови меня мамой, я не твоя мать!».
Этот ребенок появился на свет 1 июня 1926 года в 9:30 в родильном отделении городской больницы Лос-Анджелеса. Отдел регистрации рождений в бюро статистики департамента здравоохранения штата Калифорния записал новорожденную под именем Норма Джин Мортенсон. В 1946 году она стала называть себя Мэрилин Монро, но юридически изменила имя только в 1955 году.
Надо сказать, что ее наследственность по материнской линии (отец неизвестен) была отягощена. Так, 22 июля 1909 года в больнице для малоимущих штата Южная Калифорния умер в возрасте 43 лет от прогрессивного паралича (церебрального сифилиса) ее дед Отис Монро. Позже, 23 августа 1927 года, в больнице от острого миокардита на фоне «атипичного маниакально-депрессивного психоза» в возрасте 51 года умерла бабка актрисы Делла Монро. Правда, объективных доказательств правильности поставленных диагнозов ни в том, ни в другом случае не приводится. И бабка, и матушка Нормы Джин были весьма неразборчивы в отношениях с мужчинами, поэтому отец ее и «пожелал остаться неизвестным». Девочку вскоре отдали в семью неких Болендеров, которые за умеренную плату (20 долларов в месяц) согласились воспитывать ребенка. Хотя Норма никогда не была неухоженной замарашкой, ею занимались, но ее воспитательница Ида Болендер однажды с напором сказала девочке: «Не зови меня мамой, я не твоя мать». Родная мать для нее была просто «женщиной с красными волосами», которая почему-то иногда приезжала.
Когда девочке исполнилось семь лет, мать забрала ее от Болендеров. Тогда же она впервые побывала в Голливуде. Получив у Болендеров твердое религиозное воспитание, Норма пришла в ужас от «веселой жизни» матушки: песни, пляски, выпивка, карты, масса друзей и подружек. Монро писала позднее: «…я была просто в шоке от их поведения и думала, что все они неминуемо отправятся в ад». Сама Норма в это время целыми днями сидела в кинотеатрах и была в полном восторге. Во втором классе школы изменилось и ее имя: вместо Jeane ее записали как Jean.
От греха подальше (куда уж дальше!) Грейс решила сбагрить ее, и 19 июня 1942 года 16-летняя Норма Джин Бейкер (так мать исправила ее имя в метрике) вышла замуж за Джима Доухэрти, которому исполнился 21 год. Видя печальный опыт своей матушки, Грэйс и других знакомых женщин, Норма, как она признавалась позже, была убеждена, что счастливые браки невозможны, и это не замедлило подтвердиться. Она не умела вести хозяйство, кроме того, Норма позднее заметит: «Женщины в моей семье никогда не были в состоянии справиться с материнством», в связи с чем о детях и речи быть не могло.
Любопытно, что уже тогда (до Голливуда) ее внешность вызывала у жен друзей мужа такую ревнивую зависть, что они «охотно сбросили бы ее со скалы». Мало того, она и на пляже привлекала всеобщее внимание, поскольку, по словам мужа, «носила купальник на два размера меньше, чем надо было».
Когда мужа призвали на флот, Норма переехала к свекрови, с которой вполне ладила, но унылая работа на авиационном заводе ее угнетала, и она с радостью воспользовалась возможностью стать фотомоделью. При этом почти сразу она стала подчеркивать свою чувственность. Свитер, который она надевала, был на два размера меньше (она имела «размеры» 91,5 — 61— 86,5 см), а полосатые бретельки платья, положенные крест‑накрест, должны были выгодно подчеркивать ее сочный бюст (который делался еще выше с помощью соответствующего бюстгальтера).
Летом 1945 года у нее возник короткий, но страстный роман с фотографом Д. Коновером, который позднее уверял, что Норма его соблазнила. Осенью 1945 года она официально поступила в агентство фотомоделей, которое скрупулезно зафиксировало параметры Нормы Джин: рост — 165 см, вес — 53,6 кг, размер одежды — 46, цвет волос — средняя блондинка, глаза голубые, зубы идеальные (позднее ей исправили выступавшие верхние клыки и резцы).
2. «…каждое ее движение на сцене было пронизано сексом…»
С 1946 года началась карьера Нормы в кино. Она панически боялась камеры, но уже первая съемка показала, что «каждое ее движение на сцене было пронизано сексом. Ей не нужна была звуковая дорожка — она создавала ее своей игрой. Эта девушка продемонстрировала, что в состоянии возбуждать у своих зрителей все пять чувств». 23 июля 1946 года ее включили в списки Национальной корпорации концертирующих актеров США. Норма подстриглась и стала платиновой блондинкой. Голливудский стоматолог Уолтер Тейлор исправил ей прикус, отбелил зубы и сделал улыбку истинно «голливудской». После этого один из «голливудских ножей» пластический хирург Майкл Гардин сделал ее нос вздернутым и поставил силиконовую вставку под нижнюю десну, «спрямив» таким образом подбородок. Она стала такой, какой ее помнят до сих пор… Так все начиналось.
В августе 1946 года Норма изменила имя, сделав его «киношным»: она стала Мэрилин (Мэри Линн) Монро, позаимствовав имя у Мэрилин Миллер и взяв девичью фамилию матери. Новоявленная артистка стала работать на студии «XX век — Фокс». Ее мало снимают в это время, и она только учится. Ее «базовое» образование было ограничено неполной средней школой, да и читала она мало, поэтому учиться ей хотелось. Поскольку постоянной работы не было, на еду ей приходилось зарабатывать «быстрым сексом» в машинах, причем она занималась этим не за деньги, а за любую приличную кормежку! По мнению ее театрального учителя Ли Страсберга, «ее потаскушье прошлое плохо на ней отразилось», и «в 21 год она еще бесцельно брела по жизни, причем, не зная отцовской любви, она без конца искала одобрения и поддержки у разных мужчин, которые на самом деле нуждались всего лишь в ее теле, да и то лишь на несколько минут».
Правда, «легкий секс» дал ей мощного покровителя, благодаря которому она все‑таки пробилась в кино, — Джо Шенка. И не только это. Мэрилин начинает учиться актерскому мастерству у Наташи Лейтес, эмигрантки из Германии, ученицы великого театрального режиссера Макса Рейнхардта. Будучи серьезным педагогом, Лейтес, кроме того что она была бисексуалкой и склоняла Мэрилин к однополой любви, укрепляла в актрисе убеждение, что собственное тело, сексуальное очарование, а также смелые выходки и проделки являются ее главным (а в принципе, единственным) козырем. Ничему из того, что Лейтес знала сама, научить Монро она не смогла.
Творческий простой Монро щедро компенсировала многочисленными романами, но при этом ее идеалом оставался символ отца и учитель в сфере искусства, а не только банальный любовник. Привыкнув к принятым в Голливуде способам взаимообмена услугами, она искала признания и одобрения тех, кому могла бы понравиться.
Интересно, что именно в это время у Мэрилин пробудился интерес к русской литературе, она читала Толстого, Достоевского, антологию русской поэзии, а также слушала сюиту из балета Чайковского «Щелкунчик». Кроме этого, она читала (интересно, а читал ли это кто‑нибудь из наших современных актрис?) Марселя Пруста, Томаса Вулфа и «Толкование сновидений» З. Фрейда. Мало того, она мечтала сыграть Грушеньку из «Братьев Карамазовых».
Тогда ее снимали в бездарных и однообразных фильмах или не снимали совсем, и вот здесь-то начал формироваться внутренний конфликт актрисы, один из многих: обладая высокими и честолюбивыми профессиональными устремлениями, она сомневалась в собственной способности добиться признания в качестве независимой личности. Поэтому и с мужчинами ей не везло, считает биограф: здоровые партнерские отношения требуют чувства собственного достоинства, в то время как Мэрилин всегда считала себя кем-то худшим и даже заслуживающим презрения.
В 1951 году Монро начала брать уроки сценической техники у знаменитого русского актера Михаила Чехова, который усердно внушал ей: «Ты должна стремиться к достижению полной гармонии между телом и психикой». Однако даже мастерство Чехова не принесло желаемых результатов — с каждой очередной ролью Монро становилась все более запуганной, все более терзаемой беспокойством и убежденной в том, что она не сумеет удовлетворить требования своих педагогов и режиссеров. Страх перед съемками достигал такой силы, что у нее возникала невротическая рвота перед входом в павильон (тогда она еще не так сильно злоупотребляла таблетками, чтобы объяснить это интоксикацией).
В 1951 году у Монро возникли проблемы со здоровьем. В марте ее лечил антибиотиками от острого сальпингоофорита доктор Элиот Кордей. Для нее это было очень важно, поскольку начался роман со звездой американского бейсбола Джозефом Полом Ди Маджио (Маджо). Развитию романа помешал острый аппендицит, приключившийся с Монро в апреле 1952 года. Когда хирург Маркус Рэбуин поднял простыню, он увидел целое послание, которое Мэрилин приклеила к животу. Она просила не удалять ей яичники и сделать рубец «красивым» и незаметным. Рэбуин, повеселившись, пригласил в операционную известного гинеколога Леона Крона, который до конца жизни лечил актрису, поскольку именно с гинекологией у нее было больше всего проблем. Ее брак с Ди Маджио продлился только девять месяцев: он сильно ревновал ее к фильмам, к партнерам по съемкам, в которых она щедро (и охотно!) обнажалась.
3. «Ты должна стремиться к достижению полной гармонии между телом и психикой»
Карьера Монро продолжалась 16 лет. С 1947 по 1954 год она снялась в 24 (!) фильмах, но с 1955 по 1962 г. — всего в пяти. Почему с ростом популярности так упала работоспособность? Биограф отвечает: из-за лени, систематического пьянства и употребления наркотиков, а также из‑за различных психологических и психиатрических проблем, которые в конечном счете довели ее до почти беззаботного самоуничтожения…
Наиболее серьезной была проблема зависимости от «старых», «тяжелых» барбитуратов, которая началась в 1950 году, а отчетливо проявилась в начале 1954 года. Доброхоты из окружения Мэрилин поставляли ей барбитураты, а позднее и амфетамины в немереных количествах. Уже тогда не бронхит и железодефицитная анемия делали Монро по утрам разбитой, плохо соображавшей и плаксивой. Хорошо выучив роль с вечера, наутро она не помнила ни словечка! Развод привел к новому витку бессонницы и приема препаратов, а 8 ноября 1954 года в больнице «Ливанские кедры» Леон Крон оперировал Монро по поводу поликистоза яичников. Это была первая из нескольких операций подобного рода.
Комплекс проблем привел Монро в конце 1954 года к Маргарет Герц Хохенберг, американке венгерского происхождения, которая училась психиатрии в Вене, Будапеште и Праге, а психоанализу — у самого Фрейда. Монро ездила к ней три-пять раз в неделю. Кстати говоря, уже тогда возникла проблема, которая позднее (отчасти) стала причиной смерти актрисы, — полная нестыковка между ее терапевтами (тогда им был А. Шапиро) и психоаналитиками. Терапевта Монро вызывала только затем, чтобы он выписал ей рецепт на нембутал или амфетамины, а психоаналитики этим не интересовались. Мало того, у нее появилась опасная тенденция сочетать снотворные препараты с алкоголем, после чего она буквально ползала по полу.
Тяжким в этом смысле был для нее 1955 год. Удивительно, как она смогла посетить 11 октября концерт выдающегося российского пианиста Эмиля Гилельса, который при личном знакомстве пригласил ее в СССР. Но поездка (несмотря на ее согласие) была абсолютно невозможна: директор ФБР Дж. Эдгар Гувер лично дал указание контролировать все поездки Монро за рубеж. Это было связано с личностью ее супруга — Артура Миллера, выдающегося американского драматурга, которого в США считали махрово-красным. Попытки Монро иметь детей во время этого брака закончились двумя выкидышами и внематочной беременностью.
Ее невезение с мужчинами продолжалось: если вначале (а их брак продлился четыре года) Артур, несомненно, любил ее, то очень быстро он перешел в опасное состояние сдерживаемого презрения (как бы деликатно оно ни выражалось), вытекавшего из убежденности драматурга в собственном моральном и интеллектуальном превосходстве. Мало того, он неосторожно записал в дневнике, что считает Монро личностью непредсказуемой, мрачной, женщиной-ребенком, что она его очень разочаровала и т. д. Мэрилин прочитала эту запись, и уже через три недели после бракосочетания их союз начал медленно распадаться… Хохенберг, видя, что не справляется, отправила Монро к своей учительнице Анне Фрейд, практиковавшей тогда в Лондоне. Фрейд констатировала, что Монро является истеричной и депрессивной личностью, и дала такую характеристику: «Страх перед действительностью. Очень неуверенная в себе личность. Склонна к суициду». Она рекомендовала полный отказ от приема снотворных препаратов, которые Монро принимала уже и днем.
В конце августа 1956 года у Монро была констатирована беременность, но очевидец писал: «Хедда (подруга актрисы) и Мэрилин пьют до потери пульса». Добром это не кончилось: в начале сентября у Монро произошел выкидыш… После этого Мэрилин сделала попытку образумиться. Она решила сменить психоаналитика и обратилась к Марианне Крис, которая в 1925 году окончила Венский университет, затем училась психоанализу у Франца Александера в Берлине. Ее отец лечил детей Фрейда, а «отец психоанализа» называл ее своей приемной дочерью. Известно, какое значение придает классический психоанализ детству, но Мэрилин совсем не знала отца и очень плохо знала мать, поэтому она не могла выкарабкаться из тяжелой и однообразной тягомотины, повторяя все то, что она уже проделывала с Хохенберг и Анной Фрейд, и тем самым буквально добивала себя! Со всеми психоаналитиками, по ее собственным словам, Монро чувствовала себя так, «словно вращалась по кругу»: «Меня все время спрашивали, что я тогда ощущала и почему, по моему мнению, мать поступила именно так, — словом, выясняли не то, куда я движусь, а где нахожусь сейчас. Но я и так знаю, где нахожусь. А мне хотелось бы знать, могу ли я это использовать, невзирая на то, куда движусь!» Частые ретроспекции только углубляли в ней и без того сильную неуверенность в себе. Интуиция актрисы страдала, вытесняемая сознательным интеллектуализмом, который еще более парализовал ее, и Мэрилин еще больше замыкалась в себе. Произошло смешение различных сфер реальной жизни и разных мифов, и попытки анализировать прошлое вели Монро к стараниям сначала вызвать на поверхность болезненные воспоминания, а потом понять, что именно они означают. А ведь ее воспоминания были туманными и не связанными между собой. Поэтому, признавалась актриса, когда она была неспособна ответить на вопросы психоаналитиков, она просто выдумывала происшествие, которое казалось ей самой наиболее любопытным! С ума сойти, на основе этих россказней Монро почтенные ученики Фрейда выстраивали стратегию лечения! Блестящее доказательство ограниченности психоанализа как такового и бесплодности претензий на «научность» метода. Единственное, к чему, безусловно, привел ежедневный психоанализ, — зависимость Монро от своих докторов. Очевидно и другое: четыре психоаналитика и выступавший в роли консультанта-теоретика Милтон Векслер не смогли предотвратитьвсе более нараставшую, уже наркотическую зависимость актрисы от снотворных препаратов (хотя Векслер, приезжавший к Монро, демонстративно смахивал флаконы с лекарствами в свою сумку). Мэрилин «в быстром темпе неслась в никуда, поскольку в действительности ей требовалось вырваться из темницы собственного детства, а не запираться в нем». Ее состояние стало уже бросаться в глаза посторонним, которые замечали, что актриса начала поправляться, слишком много пила и часто болела различными вирусными инфекциями…
Сочетание снотворных и алкоголя привело к тому, что в марте 1958 года Монро упала с лестницы, разбив колено и порезав руку осколками стакана с шампанским, который она держала в руке при падении. В 1959 год она вступила в состоянии депрессии, которую старалась смягчить, принимая нембутал в качестве транквилизатора. У нее уже появились соматические симптомы злоупотребления: запоры и симптомы желчнокаменной болезни. Она все чаще прибегала к помощи клизмы, которая стала необходимым атрибутом в доме. Клизма с хлоралгидратом, как считают, и добила актрису позднее…
23 июня 1959 года Леон Крон снова прооперировал Монро по поводу поликистоза яичников, с которым он связывал имевшуюся у нее альгоменорею, длительные менструальные кровотечения и выкидыши. Крон был очень известный специалист, но и он не смог заставить Монро отказаться от приема во время беременности аматила (барбитуран амобарбитала) и алкоголя.
Душевный дискомфорт Монро с избытком компенсировала светской жизнью и новыми романами. В сентябре 1959 года она встречается с Никитой Хрущевым, который, по ее восторженному отзыву, смотрел на нее «как мужчина смотрит на женщину», а затем затевает роман (недолгий) с Ивом Монтаном.
4. «Специфика психотерапии богатых и знаменитых людей»
Как и многие американские психоаналитики того времени, Гринсон прописывал своим именитым пациентам огромные дозы барбитуратов и (позднее) элениума — в частности, брату Фрейда Эрнсту, которого ему довелось пользовать. Не стала исключением и Мэрилин Монро, опыт лечения которой Гринсон описал в лекции «Специфика психотерапии богатых и знаменитых людей». Мало того, он нарушил заповедь психотерапевтов — встречаться с пациентами на нейтральной территории — и принимал Монро у себя дома, введя ее в круг своей семьи! Тактика Гринсона по отношению к Монро была катастрофической: вместо укрепления в ней уверенности в своих силах он все более подчинял ее себе, выступая в роли избавителя и спасителя. Что это было — элементарный эготизм или профессиональная несостоятельность?
Гринсон порекомендовал Монро обратиться к лос-анджелесскому терапевту Хаймену Энгельбергу, который тоже не отставал в выписывании актрисе болеутоляющих и снотворных препаратов. Гринсон, например, каждый вечер выписывал актрисе рецепт на 300 мг барбитурана натриевой соли пентобарбиталовой кислоты, хотя разовая доза составляла 100 мг! При этом Монро ухитрялась прокалывать булавкой капсулы с барбитуратами, чтобы ускорить наступление эффекта. Непостижимо, но, когда в августе 1960 года Монро оказалась в стенах частной клиники «Вестсайд», тамошние врачи снова стали пичкать ее барбитуратами, хотя и были осведомлены о пристрастии.
Как быстро возникла зависимость актрисы от этаминала-натрия? Вероятно, к середине 1950-х годов: у нее уже сформировалась некоторая толерантность, она (судя по многим свидетельствам) стала затягивать бодрствование, явно рассчитывая на эйфорическое действие препарата. В дальнейшем на фоне очевидной ежедневной передозировки наряду с психической заторможенностью у нее появилась и неврологическая симптоматика: дизартрия, нарушение координации, неустойчивость при ходьбе. Многие отмечали, что, когда Монро была под действием препаратов, ее настроение резко менялось: она демонстрировала приподнятость, «добродушное самодовольство с оттенком беззаботной веселости, снисходительной заинтересованности и благодушной симпатии ко всему окружающему».
Естественно, принимая (почти с начала злоупотребления) препараты в удвоенной или утроенной дозе, утром Монро была вялой, разбитой, неспособной сосредоточиться. Она «тупела», ее сообразительность куда-то девалась… Не отсюда ли и рвота перед съемками (а отнюдь не из-за пресловутого волнения)? Трудно назвать ее барбитуратизм ятрогенным, но к поддержанию его врачи руку приложили явно.
Как долго тянулась стабилизация на максимальной суточной дозе в 400–500 мг нембутала? Неизвестно. Но ясно, что уже в 1951 году Монро принимала ежедневно по 0,4 г нембутала. Никто не обратил внимания, когда она тайком стала принимать препарат во время съемок, чтобы «успокоиться». Мотив приема снотворного изменился. Никто не ищет сна днем, тем более во время ответственных съемок! Когда ритуал приема препаратов стал мешать способности актрисы запоминать роль, когда она стала несобранной, приобрела «отвратительную привычку опаздывать на съемки»?
Как минимум шесть раз Монро передозировала препараты, и ее спасали, промывая желудок. У докторов не вызывало тревоги то, что у нее постоянно имелся изрядный запас препаратов, а она уже не могла в конце жизни распределять их по часам или дням и стремилась принять всю дозу сразу. Врачам только казалось, что «ситуация под контролем», а нежелание испортить отношения со столь именитой пациенткой удерживало их от резкого отказа выписывать эту дрянь… В финале и винить-то их грешно, хотя известно, что далеко зашедшая зависимость от барбитуратов гораздо менее излечима, чем алкоголизм, например…
В январе 1961 года Монро развелась с Миллером, после чего ее депрессия усилилась: она все время проводила в затемненной комнате, слушая сентиментальные пластинки, «поедая снотворные пилюли и быстро теряя в весе»… Кончилось тем, что 5 февраля она под именем Фэй Миллер оказалась в психиатрическом отделении городской больницы Нью‑Йорка, причем в палате для буйных. С большим трудом через пять дней ее удалось перевести в отдельную палату Неврологического института Колумбийского университета, где она находилась до 5 марта 1961 года. В апреле того же года Леон Крон снова прооперировал ее по поводу поликистоза яичников, а 29 июня в клинике на Манхэттене ей была проведена двухчасовая операция холецистэктомии.
В последний год жизни Монро, судя по всему, ее отношения с Гринсоном стали болезненно сложными и запутанными. Очевидец пишет: «Он (Гринсон) переступил границу, определяющую отношения между врачом и пациентом. Вовсе не намекаю, что в их отношениях было что-то ненадлежащее, но наверняка такие отцовские проявления, а также восприятие артистки как члена семьи становились источником большой опасности. Все это поставило его в невыносимую ситуацию». Гринсон стал требовать от Монро, чтобы она избавилась от многих близких ей людей и навязал ей в качестве «домоправительницы» свою знакомую — Юнис Мёррей.
Уже в июне 1962 года Монро, постоянно принимавшая дексамил, почти постоянно находилась в состоянии дезориентации и страдала головокружением. 7 июня ее привезли к пластическому хирургу Майклу Гардину с огромным кровоподтеком на лице. Сама Монро считала, что она сломала нос, чего на деле не оказалось. Неизвестно, при каких обстоятельствах она получила травму (Мэрилин говорила, что упала с лестницы, а Гардин считал, что ее ударили по лицу). Существует устойчивая версия, что ее ударил Гринсон, взбешенный «непослушанием» пациентки. Гринсон отличался еще и буйным нравом! В то время (за исключением 4, 6, 7, 8, 9 и 16 июля) Энгельберг делал ей «уколы молодости», которые, несомненно, содержали амфетамины. 21 июля Крон снова сделал ей операцию на яичниках…
Хроника последних дней Монро такова. Вечером в пятницу, 3 июля 1962 года, Хаймен Энгельберг сделал ей какую-то инъекцию и дал рецепт на 25 капсул нембутала по 100 мг (доктор студии «Фокс» Ли Сигел уже выписывал ей рецепт на неизвестное количество нембутала 25 июля, затем еще один — утром 3 августа!). Кроме этого, у нее был запас капсул с хлоралгидратом, который ей выписал Гринсон, дабы «отучить» (?!) актрису от Нембутала. На следующий день после сеанса доктора Гринсона Монро, видимо, приняла «крутую» дозу барбитуратов — после этого она не могла говорить, а лишь невнятно булькала и ходила пошатываясь. Что было дальше, теперь уже никто не скажет. Известно, что Мёррей по назначению Гринсона сделала Монро клизму с хлоралгидратом, а вызванный ночью Гринсон застал актрису уже мертвой.
В 9:30 утра 5 августа заместитель коронера Лос-Анджелеса доктор Томас Ногучи и начальник отдела судебной медицины Джон Майнер закончили вскрытие тела Монро. Судебно-химическое исследование провел главный токсиколог Лос-Анджелеса — Р. Дж. Абернети. Патологи отметили: внешние признаки насилия на теле Монро отсутствуют, в крови обнаружено 8 мг/100 мл хлоралгидрата и 4,5 мг нембутала, в печени — 13 мг нембутала. На тумбочке у кровати Монро полицейские нашли пустую упаковку от 25 капсул нембутала по 100 мг и десять 500-граммовых капсул хлоралгидрата, оставшихся от лежавшей там же упаковки с 50 подобными капсулами (т. е. было израсходовано 40 капсул). При этом Ногучи не нашел следов препаратов ни в желудке, ни в кишечнике. Он сразу установил, что барбитураты не были введены путем инъекции (в этом случае их было бы гораздо больше в печени и сыворотке крови). А вот в толстом кишечнике Ногучи обнаружил значительную гиперемию. Учитывая, что концентрация хлоралгидрата в крови была вдвое выше содержания нембутала, Абернети уверенно констатировал, что он был введен позднее нембутала. Смертельной считается концентрация нембутала в крови 4 мг/мл. Правда, к этому времени и толерантность у Монро из-за 12-летнего приема его была гораздо выше, чем у обычного человека: максимальная индукция печеночных ферментативных систем. Тем не менее она погибла. Полицейские установили, что той ночью Мёррей стирала простыни из спальни Монро. Какой нормальный человек будет заниматься стиркой в четыре утра? Ясно, что простыни были загрязнены во время малоэстетичной процедуры, тем более что актриса находилась под действием солидной дозы нембутала… (Э. Саммерс, 1998; С. Ренер, М. Сперильо, С. Чейн, 1998; Э. Макавой, С. Израэльсон, 2010; А. Плантажене, 2013; М. Морган, 2013).
Современный биограф актрисы с горечью констатирует: «Ральф Гринсон в личной и профессиональной жизни оказался неудачником, эгоцентриком, первостатейным актером, лгуном, завидовавшим чужой славе, человеком, обуянным желанием безраздельно владеть, тираном, который мог считаться превосходным психотерапевтом только в Голливуде, где даже обычное исполнение долга вежливости вызывало в людях признательность и восхищение. Он рассматривал Монро не как взрослую, зрелую женщину, но хотел, чтобы она оставалась слабой и навсегда зависимой от него». Гринсон узнал, что Монро хочет отказаться от его услуг из-за очевидной несостоятельности его психоанализа… «Быть может, в сумрачных закоулках его сознания появилась мысль, пробуждающая страх, а возможно, и надежду, — мысль, что его легкомысленность приведет к трагедии», что в конце концов и случилось…