Кто такой баргузин в русской песне

История одной песни. «Славное море, священный Байкал» Д. П. Давыдова

Людей, живущих в Сибири, окружает природа необычайной красоты. Каждому гражданину России, а тем более — сибиряку, хотя бы раз в жизни следует побывать на Байкале, чтобы увидеть какие прелестные места есть на его Родине. Это место не только поражает, но и вдохновляет. Знаменитый писатель В. Г. Распутин писал в 1990 году о Байкале: «У природы есть свои любимцы, которые она при создании отделывает с особым тщанием и наделяет особенной властью. Таков, вне всякого сомнения, и Байкал. Славен и свят Байкал — своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, как многое ныне, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, исконного величия и заповедного могущества» 1.

Я с шестилетнего возраста каждое лето со своей семьёй приезжаю на это озеро. Мы ставим палатки, готовим еду на костре, купаемся в холодных водах и наслаждаемся окружающей красотой. Здесь царит какая-то таинственная мощь, удаль, и постоянно звучат песни. Чаще всего — «Славное море, священный Байкал». Эти строки на побережье знает каждый. Они раздаются из соседних палаточных лагерей, из местных рыбацких деревень, с площадок туристических баз. Кто сочинил эту песню? Как превратилась она из авторского стихотворения в народную мелодию? Чем полюбилась людям? И почему через столько лет сохранила свой шарм и актуальность? Попытаемся найти ответы в истории песни и её содержании.

Первые сборники русских народных песен появились в конце XVIII века. В них ярко прослеживалось отличие сельского словесного творчества от авторского городского. Последнее имело отголоски западной культуры, привезённой из-за рубежа Петром. В середине XIX века М. Глинка переосмыслил русские народные мотивы, создав фантазию «Камаринская» на тему двух песен. Основа была фольклорная, а форма — близка к западной. Этот метод стал широко распространён в России. Все авторские песни XIX века воспринимаются как народные. Они передавались из уст в уста, преображались, жили своей жизнью, а их создатели забывались.

Одной из таких песен является «Славное море, священный Байкал». Многие люди считают её народной, однако, это не совсем так. Автор слов — Дмитрий Павлович Давыдов, сибирский поэт и просветитель, исследователь, этнограф и археолог. Его стихотворение «Думы беглеца на Байкале» — изначальный вариант песни (Приложение 1).

Чтобы понять всю глубину чувства, вложенного в эти строки, благодаря которому они так полюбились народу, следует немного узнать об их создателе. Его отношение к Сибири, к России, к людям объясняет данный феномен.

Дмитрий Давыдов принадлежал к старинному дворянскому роду, трое выходцев из которого вписали свои имена в историю XIX века. Денис Давыдов сражался в партизанской войне против Наполеона. Он был известным поэтом, воспевающим гусарскую удаль. Владимир Давыдов участвовал в Бородинской битве и в восстании декабристов на Сенатской площади. За последний поступок его сослали в Иркутскую губернию. Он также писал стихи. Дмитрий же стал исследователем Сибири, первооткрывателем, а также автором строк, которые поют по сей день.

Он родился в Ачинске в 1811 году. В восемнадцать лет приехал в Иркутск. Его знания и математический склад ума гарантировали поступление в престижный столичный университет, но Давыдов остался верен Сибири. Был педагогом и краеведом, создал «Якутско-русский словарь», изучал быт эвенков, якутов и бурят-монголов. В записках поэт пишет: «Я посвятил себя занятию, к которому чувствовал призвание и, смею думать, усилия мои к распространению грамотности, смягчению нравов и развитию умов моих воспитанников не остались без последствий».

Восемь лет Дмитрий жил в пограничном городке Кяхта. В рукописном журнале «Кяхтинский литературный цветник» и газете «Кяхтинская стрекоза» публиковались его первые стихи. Уже из Якутска Давыдов посылал материалы о Сибири в петербургскую еженедельную газету «Золотое руно». А в Бурятии он основательно занялся изучением местной географии и народного быта. В стихах поэта ясно читался сибирский колорит и мотивы народных преданий. Его поэма «Ширэ гуйлгуху, или Волшебная скамеечка» — это сочетание автобиографических фрагментов с фантастическими вставками из бурятских поверий.

В 1858 году в «Золотом руне» появилось стихотворение Давыдова «Думы беглеца на Байкале». Через некоторое время оно превратилось в народную песню. Строки родились на песчаном берегу Байкала. Старый бурят рассказал поэту о том, как беглые каторжники переплывают озеро в омулёвых бочках. В интервью «Золотому руну» Дмитрий отмечал: «Беглецы из заводов и поселений вообще известны под именем «прохожих». Они с необыкновенной смелостью преодолевают естественные препятствия в дороге. Они идут через хребты гор, через болота, переплывают огромные реки па каком-нибудь обломке дерева; и были примеры, что они рисковали переплывать Байкал в бочках, которые иногда находят на берегу моря, в которых обыкновенно рыболовы солят омулей» 2.

Вскоре появилась мелодия. Её сочинили заключённые с Нерчинских рудников. Песню запел народ: арестанты, ямщики, мастеровые. Её сразу стали изменять, переделывать строки на свой лад. Удалое «Эй! Баргузин» в припеве сменило «Ну, баргузин», появилась строка «Слышатся грома раскаты», исчезли длинноты и неудачные строфы, стихотворение заметно сократилось.

Первый сборник стихов Дм. Давыдова вышел в 1858 году. Его поэзию узнала не только Россия. В Европе история байкальского каторжника появилась в переводе Дюпре де Сен Мора. Автор книги «Образцы русской поэзии» ставит имя Давыдова в один ряд с Жуковским, Крыловым и Пушкиным.

В 1863 году «Славное море, священный Байкал» публикуется в журнале «Современник» в статье «Арестанты в Сибири». Здесь она представлена как образец арестантского творчества. То есть к этому моменту песня уже стала народной.

Выйдя в отставку, Давыдов неожиданно ослеп. Незрячий, он диктовал жене или дочери окончание автобиографической поэмы «Поэтические картины». Кроме неё, в наследие поэта, которое до сих пор не изучено, вошли «Якутские силуэты», «Тунгус», «Жиганская Аграфена», «Думы о покорении Сибири» из поэмы о Ермаке, «Ширэ Гуйлуху, или Волшебная скамеечка», «Думы беглеца на Байкале» и другие произведения.

Песня «Славное море, священный Байкал» меньше, чем через пять лет после первой публикации, была зафиксирована собирателями фольклора. Её различные варианты записываются и по сей день.

В 2009 году министр культуры и архивов Иркутской области В. Кутищева предложила выбрать именно эту песню гимном региона. Ведь её строки всем знакомы и очень любимы народом. К тому же, песня стойко выдержала испытание временем.

В стихотворении Дм. Давыдова «Думы беглеца на Байкале» одиннадцать строф. В переделанной народной песне — пять. По одной из версий, первоисточник музыки — польская повстанческая мелодия «За Неман». В некоторых сборниках указан композитор Ю. Арнольд, хотя, вероятно, он лишь обработал песню. За неимением точных данных, музыка считается народной.

Народными стали и слова. В них слышится и удаль молодецкая, и печаль о судьбе, и радость свободы, и раздумья о России.

Первый куплет наиболее известен. В нём читается отношение сибиряков к Байкалу. Они называют его морем, подчёркивая его мощь и глубину. А. П. Чехов писал: «Байкал удивителен, и недаром сибиряки величают его не озером, а морем. Вода прозрачна необыкновенно, так что видно сквозь неё, как сквозь воздух; цвет у неё нежно-бирюзовый, приятный для глаза. Берега гористые, покрытые лесами; кругом дичь непроглядная, беспросветная. Изобилие медведей, соболей, диких коз и всякой всячины» 1. Авторский эпитет «привольный» люди изменили на «священный Байкал». Благодаря этой замене поменялся смысл строфы. Вместо переживаний героя-каторжника, который наслаждается волей, на первый план выходит отношение народа к озеру. Поэтому этот куплет наиболее популярен. Многие люди не знают последующих слов песни. Распевая первую строфу, они выражают в ней восхваление великого Байкала, не подозревая о первоначальном смысле текста.

Ирония наполняет вторую строку куплета. «Славный корабль, омулёвая бочка» — это не метафора. Как было сказано выше, здесь описана реальная ситуация: беглец пытается переплыть Байкал в бочке.

Далее автор и все, исполняющие эту песню, с чувством обращаются к великому байкальскому ветру: «Эй, Баргузин, пошевеливай вал». Это название не только звучно и дополняет стилистический строй стиха, внося колорит местного наречия. Оно несёт в себе особую тему, значимую для тех, кто знаком с образами и легендами Байкала. На озере более 30 ветров, носящих каждый своё название. После вековых наблюдений местные жители выделили ряд закономерностей для каждого ветра. Баргузин дует из Баргузинской долины поперёк и вдоль Байкала. Его мощь постепенно нарастает. Но вскоре ветер приносит с собой солнечную погоду. Возможно, именно поэтому герой песни и обращается к нему. Дующий повсюду, Баргузин не приносит шторма, а предвещает тепло и ясное небо, то есть — светлое будущее сбежавшему каторжнику. Ветер олицетворён. Он вместе с Байкалом и «кораблём-бочкой» — единственные помощники путника.

Беглец поёт о своей судьбе, о том, как освободился от цепей, покинул рудники Акатуйской тюрьмы в Забайкалье:

Долго бродил я в горах Акатуя.
Старый товарищ бежать подсобил,
Ожил я, волю почуя 3.

Просторечные выражения близки народу, с ними песня становится родной. Наравне с незатейливыми строками, простыми, привычными для любого человека, в тексте встречаются фразы, содержащие изящные изобразительно-выразительные средства. Например, «Пуля стрелка миновала», эта лаконичная метонимия чистая и точная. Её характеризует уже то, что она понятна и близка народу. Кроме этого, слова здесь протяжны и сливаются в мелодии в одну звуковую линию, в которой красиво подобраны гласные и согласные.Далее автор всё также не отступает от фактов:

Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой 3.

Беглым каторжникам в пути помогали местные жители. Этот обычай существовал не только в Сибири, но и далее, в Приуралье. В. Г. Короленко писал в воспоминаниях о том, что в Пермском крае, где он отбывал ссылку, в XIX веке было принято на ночь выставлять у дома молоко или хлеб «для беглых из Сибири». Каторжники встречались там редко, но люди соблюдали обычай.

Последняя строфа песни первой и третьей строкой повторяет первый куплет. Завершающей фразы «Слышатся грома (бури) раскаты» нет в авторском стихотворении, её придумали люди. Вместе с ней всё четверостишие принимает форму народной песни, в которой «наиболее характерным средством создания образов служит параллелизм — сопоставление чувств и переживаний человека с картинами природы. Важное место в лирических песнях занимает символика, постоянные эпитеты, обращения к природе и другие приёмы, которые придают их поэтическому стилю красоту и выразительность» 4:

Славное море — священный Байкал!
Славный мой парус — кафтан дыроватый!
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Слышатся грома раскаты 3.

В некоторых зафиксированных вариантах песни шесть куплетов с кольцевой композицией (При-
ложение 2). Последний полностью повторяет первый. В этом случае предостерегающий конец пятой строфы смягчён шестым четверостишием, оканчивающимся надеждой: «Молодцу плыть недалечко». Это чувство пронизывает всю песню. Недаром же народ сменил просящее «Ну, баргузин» на весёлое «Эй!».

Закончить хочется вновь словами В. Г. Распутина, сибиряка и художника слова: «О Байкале осталось столько восторженных отзывов, что из них можно составить не одну книгу. Стократ больше осталось не записанным и, должно быть, организованное в музыку, звучит в иные дни, когда нужно ответствовать небу, дивной песней человеческого благодарствования. Долгое время поклонение Байкалу было всеобщим, хотя и затрагивало у одних прежде всего мистические чувства, у других — эстетические и у третьих — практические. Человека брала оторопь при виде Байкала, потому что он не вмещался в его представления: Байкал лежал не там, где что-то подобное могло находиться, был не тем, чем мог быть, и действовал на душу иначе, чем действует обычно «равнодушная» природа. Это было нечто особенное, необыкновенное и исключительное» 1. Записанное и незаписанное действительно звучит. Так же, как эта песня. Она сюжетна и лирична. Герой её, автор этих строк и весь народ одинаково восхищаются этим дивным озером. Разделяя это чувство, люди поют красивую песню, которая для каждого звучит по-своему.

История «Славного моря. » не закончилась. Ведь и стихотворение «Думы беглеца на Байкале», и рождённая от него песня продолжают жить. И пусть народ преобразует слова ещё и ещё, мощь и чувство, вложенные в них, останутся нетронутыми. Ведь именно из-за этого строки до сих пор передаются из уст в уста.

Думы беглеца на Байкале
Славное море, привольный Байкал.
Славный корабль, омулёвая бочка.
Ну, баргузин, пошевеливай вал,
Плыть молодцу недалечко.

Долго я звонкие цепи носил:
Худо мне было в горах Акатуя.
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь:
Горная стража меня не видала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.

Шёл я и в ночь, и средь белого дня,
Близ городов я проглядывал зорко.
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.

Весело я на сосновом бревне
Вплавь чрез глубокие реки пускался.
Мелкие речки встречалися мне —
Вброд через них пробирался.

У моря струсил немного беглец:
Берег обширен, а нет ни корыта.
Шёл я каргой и пришёл наконец
К бочке, дресвою залитой.

Нечего думать — Бог счастья послал:
В этой посудине бык не утонет:
Труса достанет и на судне вал,
Смелого в бочке не тронет.

Тесно в ней бы жить омулям.
Рыбки, утешьтесь моими словами:
Раз побывать в Акатуе бы вам —
В бочку полезли бы сами.

Четверо суток верчусь на волне,
Парусом служит армяк дыроватый.
Добрая лодка попалася мне,
Лишь на ходу мешковата.

Близко виднеются горы и лес,
Буду спокойно скрываться за тенью,
Можно и тут погулять бы, да бес
Тянет к родному селенью.

Славное море, привольный Байкал,
Славный корабль омулёвая бочка.
Ну, баргузин, пошевеливай вал.
Плыть молодцу недалечко! 3


Приложение 2
Варианты народной песни

1.
Славное море, священный Байкал,
Славный корабль, омулёвая бочка,
Эй, баргузин, пошевеливай вал, —
Молодцу плыть недалечко.

Долго я тяжкие цепи влачил,
Долго бродил я в горах Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь —
Горная стража меня не поймала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.

Шёл я и в ночь, и средь белого дня,
Близ городов озирался я зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.

Славное море, священный Байкал,
Славный мой парус — кафтан дыроватый.
Эй, баргузин, пошевеливай вал, —
Слышатся грома раскаты.

Две последние строки повторяются

(Русские песни. Сост. проф. Ив. Н. Розанов.—
М.: Гослитиздат, 1952)

2.
Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулёвая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.

Долго я звонкие цепи носил,
Долго бродил я в горах Акатуя.
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь,
Горная стража меня не поймала.
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.

Шёл я и в ночь, и средь белого дня,
Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.

Славное море — священный Байкал,
Славный мой парус — кафтан дыроватый.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Слышатся бури раскаты.

Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулёвая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.

(Очи чёрные: Старинный русский романс.—
М.: Изд-во Эксмо, 2004)

3.
Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулёвая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал, —
Плыть молодцу недалечко.

Долго я звонкие цепи влачил,
Душно мне было в норах Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил —
Ожил я, волю почуя.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь:
Горная стража меня не поймала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.

Шёл я и в ночь, и средь белого дня,
Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.

Славное море — священный Байкал,
Славный мой парус — кафтан дыроватый.
Эй, баргузин, пошевеливай вал —
Слышатся бури раскаты.

(Шедевры русского романса. Ред.-сост. Н. В. Абельмас.—
М.: АСТ, Донецк: Сталкер, 2004.)


1. Байкальская земля. http://baikal.irkutsk.ru/php/statya.php?razdel=baikal&nomer=16.txt

2. Суханов О. Автор гимна Байкалу — Дмитрий Давыдов. Номер один.— 9 ноября 2005 — с. 9.

3. Русские песни и романсы. Вступ. статья и сост. В. Гусева.—М.: Худож. лит., 1989.— с. 128.

4. Славянский фольклор. Сост. Н. И. Кравцов, А. В. Кулагина.— М: Изд-во Московского университета, 1987.— с. 276.

Кто такой баргузин в русской песне. Смотреть фото Кто такой баргузин в русской песне. Смотреть картинку Кто такой баргузин в русской песне. Картинка про Кто такой баргузин в русской песне. Фото Кто такой баргузин в русской песне

Голосование

Выберите название/тему следующего раздела проекта «Вещество»

Журналы

Журналы, публикация которых на сайте прекращена:

Кто такой баргузин в русской песне. Смотреть фото Кто такой баргузин в русской песне. Смотреть картинку Кто такой баргузин в русской песне. Картинка про Кто такой баргузин в русской песне. Фото Кто такой баргузин в русской песнеНаверх Кто такой баргузин в русской песне. Смотреть фото Кто такой баргузин в русской песне. Смотреть картинку Кто такой баргузин в русской песне. Картинка про Кто такой баргузин в русской песне. Фото Кто такой баргузин в русской песне

Источник

Дмитрий Давыдов — автор гимна Байкалу

Эй, баргузин, пошевеливай вал,Плыть молодцу недалечко

Песню «Славное море — священный Байкал. » считали народной

Из старинного дворянского рода Давыдовых сразу трое попали в историю XIX века: Денис, Владимир и Дмитрий.

Первый, Денис, известен подвигами во время партизанской войны против Наполеона. Стал гусарским генералом. Второй, Владимир, геройски сражался на Бородинском поле и был тяжело ранен, а в 1825 году вышел на Сенатскую площадь и разделил участь декабристов. Отбывал каторгу в Иркутской губернии. Третий, Дмитрий, стал первооткрывателем. Его имя вошло в число исследователей Сибири.

Два редких прижизненных издания стихов поэта Дмитрия Давыдова (1811—1888 гг.), автора песни «Славное море — священный Байкал», передала Иркутскому краеведческому музею его правнучка Н.Клепцова. Книжкам более 100 лет, они хранились в семейной библиотеке потомков Давыдова. Музей получил также некоторые документы и личные вещи поэта.

Обедневший дворянин из Рязани Павел Давыдов с молодой женой держал путь в Сибирь «с научной и просветительской целью». Он направлялся в Иркутск, но пришлось задержаться в Ачинске: у жены начались роды. С появлением на свет мальчика, которого окрестили Дмитрием, чета осела в уездном городке, и здесь прошло все детство будущего поэта.

В Иркутск Дмитрий приехал в восемнадцать лет — сдавать экстерном экзамены за гимназию. Он показал блестящие знания и получил звание учителя. Математический дар давал право поступления в столичный университет, но Дмитрия манили глухие сибирские края.

Поэт в записках напишет: «Я посвятил себя занятию, к которому чувствовал призвание и, смею думать, усилия мои к распространению грамотности, смягчению нравов и развитию умов моих воспитанников не остались без последствий».

Восемь лет Дмитрий учительствовал в Кяхте. Пограничный городок в ту пору процветал, здесь скрещивались торговые пути, останавливались путешественники и богатые купцы. От них и ждали новостей в кружке местной интеллигенции, которая издавала рукописный журнал «Кяхтинский литературный цветник» и в шестьдесят экземпляров газету «Кяхтинская стрекоза». Давыдов в этих изданиях публиковал свои первые поэтические опыты.

Столкнуться с суровой сибирской действительностью ему пришлось с переездом в Якутск. Отсюда после многолетних наблюдений Давыдов стал писать статьи в петербургскую газету «Золотое руно», и его заметил академик А.Ф.Миз?дендорф — руководитель Северо- Восточной Сибирской экспедиции. Он дал Давыдову несколько поручений по исследованиям. В Якутии Дмитрий задержался на год, несмотря на лестное приглашение в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ) на должность смотрителя окружных училищ. Позднее в Бурятии у Давыдова появилась возможность полностью включиться в работу Сибирского отдела Русского географического общества, который находился в Иркутске.

Жизнь на Севере не прошла даром: издается его первый выпуск «Якутско-русского словаря». Отважный путешественник исходил таежными тропами сотни верст, побывал во многих неизвестных местах:

На лыжах я в дремучие леса

Ходил один, с винтовкой за плечами.

Унижет ночь звездами небеса —

Разрою снег привычными руками

И в нем смежу усталые глаза.

Из Петербурга пришла грамота: «За особые труды по части этнографических изысканий, во внимание к усердию его на пользу Сибирского отдела сказанного общества, изъявлена ему благодарность».

В стихах Дмитрия находили выход порывы души. В 1858 году «Золотое руно» опубликовало стихотворение Давыдова «Думы беглеца на Байкале», и вскоре удивительным образом стих стал народной песней.

. В селенгинской пойме, что зовется Сором. Дмитрий сидел на песчаном берегу, заваленном омулевыми бочками и обрывками сетей, и в смрадном воздухе гниющей рыбы смотрел на Байкал, слушал рассказ старого бурята, как перебираются на другую сторону беглые каторжники в таких бочках с попутным баргузинским ветром. Давыдов слушал и представлял человека в бочке среди пляшущих по воде белых барашков.

«Беглецы с необыкновенной смелостью преодолевают естественные препятствия в дороге. Они идут через хребты гор, через болота, переплывают огромные реки на каком-нибудь обломке дерева; и были примеры, что они рисковали переплывать Байкал в бочках, которые иногда находят на берегу моря, в которых обыкновенно рыболовы солят омулей».

Песню запели арестанты на этапах, ямщики в пути, приискатели, мастеровые. Еще при жизни автора народ вносил в нее изменения на свой лад, переиначивал строчки: в припеве появилось удалое «Эй!» вместо «Ну, баргузин. «, и гордое предупреждение «Слышатся грома раскаты» вписал народ.

В 1858 году в Петербурге вышел первый поэтический сборник Давыдова, он стал известен далеко за пределами России. О байкальской одиссее каторжника просвещенная Европа впервые узнала в переводе Дюпре де Сен Мора «Славное море. «. В книге «Образцы русской поэзии», переведенной на английский Джоном Баурингом, имя Давыдова стоит рядом с Жуковским, Крыловым и Пушкиным.

Домик на Баснинской

Внучка Давыдова Евсталия Вячеславовна Клепцова жила в Иркутске в доме деда на улице Свердлова, бывшей Баснинской. Она и хранила наследие поэта, которое с ее смертью перешло правнучке Надежде Клепцовой. Сама Евсталия Вячеславовна передала в Ленинградский исторический музей служебный аттестат Дмитрия Павловича и единственную его фотографию, а себе оставила миниатюрные книжки Жуковского и Пушкина с факсимиле деда и прижизненные издания стихов Дмитрия Давыдова.

Стихотворения и поэмы поэта «Якутские силуэты», «Тунгус», «Жиганская Аграфена», «Думы о покорении Сибири», — из поэмы?? о Ермаке, «Ширэ Гуйлуху, или Волшебная скамеечка», автобиографическая «Поэтические картины» и составили содержание книг, переданных правнучкой Иркутскому краеведческому музею.

Во дворе дома Давыдова рос уникальный сад, за которым ухаживала Евсталия Вячеславовна. Она была в деда, человеком увлеченным, вела переписку с ботаническим садом Академии наук, обменивалась саженцами и корнями цветов с многими садоводами страны.

Домик Давыдова после смерти внучки разобрали и предполагали включить в декабристский комплекс, в то время еще только задуманный в Иркутске, рядом с домами Трубецкого и Волконского. Памятник истории, бесценный для города, бесследно исчез.

О последних годах жизни автора гимна Байкалу внучка хорошо знала из рассказов бабушки Людмилы Петровны. Она была второй женой деда и моложе его на много лет, но оказалась настоящим и верным другом.

. После тридцати лет службы по Министерству народного просвещения Дмитрий Павлович ушел в отставку. Тогда он и поселился в Иркутске с мечтой — все для науки и творчества. Его привлекали хромофотография, идея воздушного телеграфа, на столе стоял макет фантастического крылатого корабля. «Воздушная лодка с управляющим рулем», — написал он на обложке толстой тетради, страницы которой заполнены столбиками цифр, чертежами, расчетами. В разгар работы произошло несчастье — Давыдов неожиданно ослеп. Ему подсказали, что в Тобольске есть целители такой болезни, и он с семьей поехал туда. А еще мечтал завершить поэму о Ермаке. Сложившиеся строки незрячий Давыдов диктовал жене или дочери, потом ему их перечитывали, а он делал поправки. Так целиком под диктовку была завершена поэма «Поэтические картины», изданная в Иркутске в 1871 году.

В ХХ веке стихи Давыдова издавались в Иркутске только однажды, в 1937 году. Тираж имел всего три тысячи экземпляров и стал библиографической редкостью. Творческое наследие Дмитрия Давыдова не изучено.

Олег Суханов, для Ко. В материале использованы страницы биографии поэта, собранные иркутянкой Л.Тихоновой, которой довелось встречаться с внучкой Дмитрия Павловича.

Давыдов Дмитрий Павлович (1811, г. Ачинск — 1888, г. Тобольск) — сибирский поэт и просветитель, автор ряда исследований по этнографии и археологии. Занимался педагогической деятельностью, краеведением. Изучал быт якутов, бурят-монголов, эвенков. Автор «Якутско-русского словаря» (в. 1, 1843).

В историю вошел как автор стихотворения «Думы беглеца на Байкале» — ныне песня «Славное море — священный Байкал».

В стихах Давыдова, отмеченных местным сибирским колоритом, использованы народные предания, выражена симпатия поэта к народам Сибири. В его поэме «Ширэ гуйлгуху, или Волшебная скамеечка» (1859) сочетаются автобиографические черты с фантастическими элементами, заимствованными из бурятских поверий.

Дмитрий Павлович Давыдов около двадцати лет прожил в Иркутске.

Славное море — священный Байкал

(Думы беглеца на Байкале)

Славное море — привольный Байкал.

Славный корабль — омулевая бочка.

Ну, баргузин, пошевеливай вал,

Плыть молодцу недалечко.

Долго я звонкие цепи носил:

Худо мне было в горах Акатуя.

Старый товарищ бежать пособил,

Шилка и Нерчинск не страшны теперь:

Горная стража меня не видала,

В дебрях не тронул прожорливый зверь,

Пуля стрелка миновала.

Шел я и в ночь, и средь белого дня,

Близ городов я проглядывал зорко.

Хлебом кормили крестьянки меня,

Парни снабжали махоркой.

Весело я на сосновом бревне

Вплавь чрез глубокие реки пускался.

Мелкие речки встречалися мне —

Вброд через них пробирался.

У моря струсил немного беглец:

Берег обширен, а нет ни корыта.

Шел я каргой — и пришел наконец

К бочке, дресвою залитой.

Нечего думать — Бог счастья послал:

В этой посудине бык не утонет:

Труса достанет и на судне вал,

Смелого в бочке не тронет.

Тесно в ней бы жить омулям.

Рыбки, утешьтесь моими словами:

Раз побывать в Акатуе бы вам —

В бочку полезли бы сами.

Четверо суток верчусь на волне,

Парусом служит армяк дыроватый.

Добрая лодка попалася мне,

Лишь на ходу мешковата.

Близко виднеются горы и лес,

Буду спокойно скрываться за тенью,

Можно и тут погулять бы, да бес

Тянет к родному селенью.

Славное море — привольный Байкал,

Славный корабль — омулевая бочка.

Ну, баргузин, пошевеливай вал.

Плыть молодцу недалечко!

Меньше чем через пять лет после первой публикации, в 1858 году, песня «Думы беглеца на Байкале» была зафиксирована собирателями фольклора. Варианты песни записываются и сейчас. Как нередко бывает, эта песня еще при жизни автора была по-своему «отредактирована» народом. Текст сокращен более чем наполовину, из него исключены длинноты, неудачные строфы. Песня о славном море Байкале и ныне одна из самых любимых и распространенных народных песен, выдержавшая испытание временем.

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *