Кто такой биг чарли
Андрей Фурсов: видео · пресса · работы · форум · поиск
Карл Маркс. Марксизм. Марксизм-ленинизм. Еще пятнадцать лет назад без этих слов невозможно было представить нашу жизнь. Они пронизывали ее, врываясь со страниц газет, книг, учебников, названий улиц, портретов, транспарантов, лозунгов. Они были фоном нашей жизни – как красный цвет. Но вот минуло полтора десятилетия – и будто не было. Произошло очередное в нашей истории отречение от старого мира, причем первыми от этого “марксистско-ленинского мира” отреклись, как и положено, его апостолы – кто отрекся, а кто и продал, как Иуда.
В любом случае Маркс и марксизм (о Ленине разговор особый) – ныне это для большевиков прошлое. Sic transit gloria mundi. По крайней мере, так gloria transit в России, где одно из основных качеств народа, популяции – забывать. Забывать события и структуры нашей истории, прежних героев и злодеев – не только давних, но и буквально вчерашних. Так произошло и с Марксом. Ну что же, может, оно и к лучшему. По крайней мере, в том смысле, что теперь, когда утихла брань, перекрывшая прежний восторг, можно в условиях относительного спокойствия, на дистанции – пока еще довольно короткой, но все же дистанции, а следовательно, дистанцированно, отстраненно начать разбираться, что такое марксизм как социальная теория и идеология, что такое “марксизм-ленинизм”, “марксистско-ленинская идеология” и т.д.? Каково место, роль и значение этих явлений и самого Маркса в XX в., в Современности (Modernity – 1789-1991 гг.), в Капиталистической Системе, в Европейской цивилизации.
Кто-то может сказать: а не слишком ли широкомасштабно, высоко и круто? Не слишком. Кого можно поставить рядом с Марксом – по значимости, по степени влияния на события, на ход истории? Начнем с XX в.
Обычно в книгах и альбомах, посвященных XIX в., портрет Маркса – в первой пятерке. Пятерка чаще всего выглядит так: Наполеон, королева Виктория, Дарвин, Маркс, Бисмарк. Люди, конечно, знаковые и в этом смысле очень достойные. И все же. Наполеон – это не столько сам XIX в., сколько вход в него (1789-1815 гг.). Значение Наполеона, хотя он увенчал Великую французскую революцию и придал ей экспортную форму, хотя он и попытался, как заметил Ф.Фехер, провести социальный эксперимент – создать гражданское общество без демократии, т.е. первый авторитарный режим в строгом смысле слова, все же в целом не выходит за рамки XIX в., ограничивается им. Сама форма авторитарности – бонапартизм – была очевидно девятнадцативековой. Более того, будучи обращен к XIX в. и в XIX в. как бонапартист и “экспортер революции”, в других важных отношениях Наполеон был обращен в сторону XVIII в., спиной к XIX. Одно из ключевых слов XIX в. – “идеология”. Но именно идеологию и идеологов не жаловал Наполеон. Нет, скорее он венчал предшествующую XIX в. эпоху – как Гегель, Гёте, Бетховен и наш Пушкин, чем начинал новую, скорее писал эпилог к XVIII в. и пролог к XIX в.
Еще более ограничено значение королевы Виктории. Это ультрадевятнадцатый век. И хотя правила она с 1837 аж до 1901 г., т.е. захватив почти всю эпоху пика британской гегемонии (1815-1871) и значительную часть преимущественного доминирования “туманного Альбиона” (1871-1914), “въехала” в первый год XX столетия; викторианская эпоха – это 1840-е – 1860-е годы. С 1870-х годов начинается новая эпоха, если не отрицающая “викторианский век”, то, по крайней мере, существенно отличающаяся от него. Это – эпоха Бисмарка. Вот этот человек, безусловно, пережил свое время – последнюю треть XIX в. И хотя незадолго до смерти, осматривая гамбургские верфи, он несколько раз проговорил, что перед ним другой, совершенно другой мир, через “длинные двадцатые” (1914-1934 гг.), он тянется к “третьему райху”, хотя, конечно, второсортным политикам из “Веймар и К°” и закомплексованным вождям райха далеко до “железного канцлера”.
Чарлз Дарвин. Человек, которому Маркс хотел посвятить “Капитал”. Он тоже немного “вылезает” из “короба” XIX в. Но, на мой взгляд, очень немного.
Что касается Карла Маркса, то, оказавшись во многих отношениях квинтэссенциальной фигурой XIX в., он не только протянулся в XX в. дальше всех своих “коллег по великости” – по сути, до 1960-1970-х годов (“молодежная революция” в 1968-1970 гг. в Первом мире, иранская революция 1979-1980 гг. в Третьем мире). Более того, в XX в. его “знаковое присутствие” на десяток лет больше, чем в XIX (1848-1950)!
Дело, однако, не только в количестве, но и в качестве, в многогранности. Я имею в виду следующее: Дарвин – это сфера биологии, научного мировоззрения в целом, некоторое влияние на социальные идеи (общественная жизнь как борьба за существование). Наполеон и Бисмарк – политика и война, хотя Наполеон – революционер и универсалист, а Бисмарк – контрреволюционер и националист. Виктория – это тоже политика, хотя скорее символически, чем реально. Реальную политику делали другие – Дизраэли, Гладстон.
Маркс… это почти все. Это идеология, это политика, это социальное движение, бунт, это наука и научное мировоззрение, это революция. И, конечно же, символ, знак, который в своих знаковости и символичности оказался намного сильнее Виктории, а также Наполеона, Дарвина и Бисмарка, возможно даже вместе взятых: никто из них так не попал в XX в.; никто из них не стал так известен за пределами Европы. Все люди, о которых шла речь, были европейцами, и их историческое значение не вышло за рамки Европы. Маркс был первым европейцем современной (modern) эпохи (1789-1991 гг.), чье значение имело не только общеевропейский, но и общемировой или, как любят говорить теперь, глобальный характер. Правда, мне больше нравится слово “всемирный”, оно менее специфично, чем “глобальный”, а потому в данном контексте более уместно. Можно сказать, что Маркс как фигура и “знак” родился одновременно с всемирной историей. Всемирная история, писал сам Маркс, существовала не всегда, она возникла в самой середине XIX в. Точнее, это было начало ее рождения. Само рождение заняло двадцать бурных лет – “длинные пятидесятые”, 1848-1867 гг. Это двадцатилетие, начавшись “Манифестом Коммунистической партии” и революцией 1848 г. в Европе и окончившись реставрацией Мэйдзи в Японии и “Капиталом”, вместило в себя.
В XX в. с Марксом по глобальности, всемирности значения и значимости, может конкурировать только Ленин. Но Ленин – это, как, например, Фрейд или Эйнштейн, XX в., и только XX в. Маркс же – это и XX в., и век XIX. Это Современность в целом. Или, по крайней мере, бóльшая ее часть.
Конечно, помимо известного за пределами Европы и России во всем мире, Ленина можно вспомнить еще двух русских – Толстого и Достоевского. К тому же, начав в XIX в., они, в отличие, например, от Бальзака и Диккенса, шагнули в XX в. и во многих отношениях обусловили его, а следовательно, и Современность в целом. Но обусловили в гораздо более узкой, чем Ленин и тем более Маркс, сфере – литературе. Можно вспомнить и Ницше, оказавшего большое влияние на XX век, но влияние это оканчивается европейской зоной. Нет, Маркс все же суперчемпион. И не только по линии двух последних веков по отдельности и вместе взятых.
Маркс – отец-основатель научного антикапитализма и в этом смысле – ключевая фигура всей капиталистической эпохи, всей истории Капиталистической Системы. В капиталистической системе марксизм как идеология занимает нишу, эквивалентную той, которую сначала в Римской империи, а затем в Европейской цивилизации, в субъектном потоке исторического развития[1] занимало христианство. Думаю, что в последние полтора века в христианском мире Маркс – вторая по значению и известности фигура после Христа. Если же говорить о нехристианском мире, то, думаю, здесь известность и значение Маркса как фигуры и знака не уступает или почти не уступает в XX в. Христу (подчеркиваю: сравниваю не личности – фигуры и “знаки”). В пользу подобного сопоставления и сравнения высказывается и Б. де Жувенель. Отличая решающую роль Маркса в развитии европейского массового сознания последних трехсот лет, он пишет, что аналогом мощнейшему посмертному существованию Маркса являются только основатели великих религий[2].
Несколько снижая планку, установленную для Маркса де Жувенелем, Д’Амико пишет, что именно Маркс находится у истоков современных представлений о том, что такое общество, именно он задал новые направления для социальных исследований[3].
Как знать, не замыкает ли Карл из Трира линию универсалистских пророков, чертить которую начал Иисус из Назарета. “Бородатый Чарли” с его мефистофелевской копной волос и почти демонической внешностью[4] как последний пророк – не слишком ли это? Но ведь даже антихрист – это Христос со знаком минус. К тому же под определенным углом зрения Маркса отделяют от Христа всего лишь несколько сантиметров: Христос указывал на сердце и говорил, что все там и все оттуда. Маркс переместил перст на десяток сантиметров и возразил: нет, все здесь и отсюда – из желудка. Не является ли марксизм в этом смысле ожелудочиванием христианства и человека? Это далеко не худший вариант, поскольку Фрейд сместил “центр тяжести” еще на сколько-то сантиметров вниз, генитализировав человека. Шутки шутками, но Маркс, кажется, действительно самый известный европеец. Или, по крайней мере, был им в течение почти ста пятидесяти лет. Хотя в какой-то миг XX в. с серьезным “Большим бородатым Чарли” по известности мог соперничать смешной “Маленький Чарли” с усиками (вплоть до того, что вьетнамская секта, “религиозно-политическая машина” Као Дай ввела Чаплина в пантеон своих святых). Забавная пара. Почти по Галичу:
Покойник пел, а я играю,
Могли б составить с ним дуэт.
Конечно, Маркс, этот бородатый витальный еврей-выкрест из Трира, стремящийся изжить, преодолеть свое еврейство как социокультурную характеристику, был неприятным субъектом: конфликтный, злобноругучий, тщеславный, интриган (впрочем, не очень успешный). Все так. Однако – гений, гении часто неприятны, каждое приобретение есть потеря. Одна из центральных фигур XIX в., Современности, Капиталистической эпохи (и мировой капиталистической системы), Европейской цивилизации как христианской.
Но почему? Ведь Маркс не преуспел во многих своих ипостасях, в каких-то просто проиграл, провалился, не вышел победителем. Непобедитель получает все? Как так?
Действительно, в качестве политика Маркс провалился. “Интернационал” не сработал, и выходец из Трира так и не стал Карлом Великим международного рабочего движения. А ведь хотелось. И как хотелось.
К тому же и репутация Маркса по ходу борьбы за власть в “интернационалке” оказалась подмоченной. Это была работа главным образом русских – Бакунина, Герцена, которых Маркс ненавидел и в борьбе с которыми средств не выбирал. Марксу мало было игры – интеллектуальной, игры, приносящей удовлетворение интеллектуалу. Ему хотелось – Власти. Похоже, она завораживала его, подобно тому, как Кольцо – “Precious” – завораживало толкиеновского Голлума. Во многих отношениях Маркс был завороженным странником власти, и это рикошетом ударило по его идеям, теориям, их качеству. Г.Манн писал, что Маркс – это первоклассный автор, который втиснул свой ум в одну узкую колею и всю мировую историю хотел запихнуть в эту колею, которой следовал его ум[5]. А ум следовал за желанием.
…Хочу быть вождем – пророком мировой революции, мессией пролетариата. Поэтому великая пролетарская революция, которая радикально изменит мир, должна произойти. Я хочу изменить мир, прежние философы только описывали его, теперь пришла пора изменить. Революция не может не произойти. И не только потому, что Я хочу этого, а по объективным Законам Истории, открытым мной. Логика капитализма и наличие феномена буржуазных революций – вот два фактора, единство и противоречие которых гарантирует искру пролетарской революции, ее победу и создание мирового правительства. Во главе с лидером мирового пролетариата…
Так или примерно так, сознательно и (или) подсознательно (привет от еще одного еврейского пророка и научного мифотворца, не очень уж сильно разминувшегося с Марксом хроноисторически) мог рассуждать доктор Маркс, вступивший в союз с Дьяволом Истории – Разрушением, Раздором, поставившим на него[6].
Личностная (для Маркса), а не только логическая (теоретико-историческая) необходимость революции, придававшая смысл жизни трирца и, по-видимому, многое компенсировавшая в этой личности, требовала научного обоснования мифа, порожденного Великой французской революцией, требовала научного мифа. По иронии истории научный революционно-капиталистический миф Маркса появился тогда, когда условия, породившие социальный миф, исчезли. Наука, сциентизм у Маркса заменили реальность и функционально стали мифом.
Разумеется, всякий миф, даже научный, искажает реальность. Или заставляет искажать, что еще хуже. Он заставляет нарушать логику собственной теории, принося ее в жертву “человеческому, слишком человеческому”, – ведь писал же Маркс, что ничто человеческое ему не чуждо. Результат? Например, появление в работах Маркса концепции “буржуазной революции” (как предшественницы, предтечи революции пролетарской), которая, как убедительно показал Дж.Комнинел[7], нарушает логику Маркса в подходе к буржуазной реальности, не вписывается в эту логику, по сути – концепция некритически заимствована им по политическим причинам у либеральной мысли.
Примеры нарушения собственной логики как возмездия за погоню за мифом – социальным и личным – можно множить, однако здесь в этом нет нужды. Ясно одно: обуживание, зауживание мысли приводит к плохим результатам – и тем худшим, чем мощнее мысль. А ведь Марксу приходилось зауживать себя не только по политическим причинам, но и, так сказать, по интеллектуально-коммуникативным.
Итак, революция, о необходимости которой все время после 1848 г. говорил Маркс, не произошла, а ведь на 1849 г. он предрекал – ни много, ни мало – восстание французских пролетариев и мировую войну! Wishful thinking. Та революция, что произошла, – Парижская коммуна, удручила и испугала: парижские пролетарии и люмпен-пролетарии улыбнулись смертельной улыбкой, и доктор Маркс напугался[8].
Рабочий класс Европы обманул герра доктора, оказавшись не столь революционным и вполне успешно интегрировавшимся, вписывающимся в буржуазное общество – то самое, могильщиком которого предписали ему быть своим “Манифестом” “ученые товарищи Маркс и Энгельс”. Пророчества Маркса не сбылись. В XIX в. не сбылись. А в XX –сбылись. Или, точнее, показалось сбылись – спасибо ученым товарищам Ленину и Троцкому – в России в 1917 г. После этого Маркс-пророк начал триумфальное шествие как сам по себе, так и на советских танках по дорогам Европы, пешком по долинам и взгорьям Китая, джунглям Вьетнама и т.д., пока не “налетел” на французских студентов, Че Гевару и аятоллу Хомейни.
И все же репутация пророка не была тесно связана с самими пророчествами Маркса. Ленины и троцкие побеждали не в соответствии с логикой и пророчествами Маркса, а во многом вопреки им. А выглядело, будто в соответствии с ними. На таком фоне забывались, казались неважными и многие ошибочные прогнозы и суждения Маркса. Как тут не вспомнить замечание Г.Манна о том, что Маркс был эффективен и до сих пор остается таким, хотя его работа принесла не те результаты, которые он обещал[9].
Маркс-философ? У Маркса, безусловно, была некая философия. Но можно ли назвать его философом? Спорный вопрос. Думаю, в целом удачно ответил на него Р.Хейлброунер, отметивший, что хотя марксизм – не философия, Маркс – не философ, но у его системы, бесспорно, есть философские основания[10]. Осмысление социальной действительности с философских позиций – так охарактеризовал подход Маркса Э.Гулднер в своей книге “Два марксизма” (1980). Обо всем этом можно спорить. Однако, бесспорно, что Маркс не создал новой философии. Правда, после Гегеля философия в строгом смысле слова, пожалуй, действительно могла развиваться лишь по пути Шопенгауэра и Ницше – подобно тому, как, например, действительным развитием живописи после изобретения дагерротипа мог быть, пожалуй, лишь импрессионизм. Наследники философии (включая гегелевскую) по прямой оказались эпигонами и имитаторами. Маркс избежал этого. И все же он не стал философом. Точнее: избежал, потому что не стал.
Как экономист Маркс во многом устарел уже к концу XIX в., что неудивительно: экономически “мир Маркса” перестал существовать к концу XIX в. И уже Бем-Баверк, этот “австрийский Маркс”, убедительно критиковал различные аспекты теории Маркса. Критиковали и другие. Критиковали по-разному и за разное. В том числе и за трудовую теорию стоимости. Необходимо признать, что, несмотря на эрудированность прежде всего в экономической (политико-экономической) области, Маркс оказался наиболее уязвим (и наименее интересен) именно как профессиональный экономист. Прав Ж.Бодрийяр, считающий, что Маркс так и не смог довести до конца критику классической политэкономии[11], хотя связано это не только с экономической теорией Маркса. Впрочем, в слабости Маркса как экономиста я готов усмотреть и его силу, или, скажем так, эта слабость в качестве профессионального экономиста есть проявление силы Маркса, того главного в нем, в его теории, что делает его интересным и перспективным и в наши дни.
Я рад, что не один так думаю, а в хорошей компании, например, с Й.Шумпетером, чью точку зрения по причине ее афористичности имеет смысл привести на языке оригинала. Назвав Маркса гением и пророком, Шумпетер заметил: “Geniuses and prophets do not usually excel in professional learning, and their originality, if any, is often clue precisely to the fact that they do not”[12].
В другой работе Шумпетер прямо говорит о том, что для него самое важное не качество экономических исследований Маркса как узкого специалиста, а его общая проницательность как человека, мыслителя; не столько сам экономический анализ и его результаты, сколько преданалитический познавательный акт[13].
Преданалитический акт – это, прежде всего, общий метод, теоретический подход, общая, а не специализированно-экономическая, а социально-историческая теория – разумеется, у кого она есть. У Маркса была, и уже это хороший ответ тем, кто обвиняет его в экономцентризме и экономдетерминизме. Маркс довольно рано понял, что экономическая теория сама по себе не может объяснить долгосрочного экономического развития, как сказали бы теперь, экономического развития в longue duree; long run economics должна обладать историческим измерением, т.е. должна быть элементом более широкой и качественно более сложной и многомерной теории, чем экономика с ее одномерным homo oeconomicus. Как заметил все тот же Шумпетер, среди первоклассных экономистов Маркс был первым, кто понял, как можно превратить экономическую теорию в исторический анализ “и как исторический нарратив можно превратить в histoire raisonnée… Это также отвечает на вопрос… насколько экономическая теория Маркса увенчалась успехом в реализации его социологической системы (set-up). Она не увенчалась успехом; в этой неудаче (и этой неудачей) она формирует (establishes) цель и метод”[14].
Как 16-летняя американка Чарли Д’Амелио стала главной тиктокеркой планеты
Еще в мае 2019 года американка Чарли Д’Амелио занималась танцами и не знала о тиктоке. Полтора года спустя на нее подписалось более 100 млн человек. Рассказываем о главной тиктокерке планеты, которая буквально стала лицом всего приложения.
До того как стать королевой тиктока 15-летняя на тот момент Чарли Д’Амелио жила в городе Норуолк в штате Коннектикут и училась в частной школе. С трех лет она профессионально занималась танцами и выступала на соревнованиях — это одно из семейных увлечений. «Моя мама — профессиональная танцовщица и иногда снимает тиктоки вместе со мною, а папа занимался брейкдансом», — рассказала она в интервью.
Первый успех
Впервые она скачала приложение в мае 2019 года, потому что ее друзья уже пользовались им и загружали свои ролики. «У меня не было аккаунта, так что я просто записывала свои танцы на их телефоны (в тиктоке есть встроенный видеоредактор. — Прим. ред.) и просила переслать мне, — поделилась она в интервью для Variety. — Однажды я решила завести собственный аккаунт, потому что нравилось делать танцевальные видео с друзьями. Я загрузила приложение, начала танцевать, и мои видео становились популярными».
Первым вирусным роликом, по словам самой Д’Амелио, стал дуэт с пользовательницей @movewithjoy. «Хотите выполнить танцевальный челлендж, но не готовы потратить неделю на разучивание хореографии?» — спрашивает блогерка в ролике, и Д’Амелио повторяет за ней несколько простых танцевальных движений. Сейчас на дуэте более 1,7 млн лайков.
#duet with @move_with_joy this is so cute i love this
Благодаря похожим роликам тиктокерка набрала более 5 млн подписчиков за последующие пять месяцев. «Сначала мне было некомфортно. Когда вся история с платформой только начиналась все говорили: «О, ты в тиктоке? Это странно». Поэтому я редко рассказывала о своем хобби, — объяснила она. — Потом люди начали подходить ко мне за совместным фото, и окружающие удивлялись: «Откуда они тебя знают?» Мне становилось некомфортно, и я отвечала, что просто веду социальные сети и ничего не знаю. Прошло много времени, пока я смогла спокойно сказать: «Да, я в тиктоке».
Первые противоречия
Один из ее самых популярных роликов был снят в октябре 2019 года, это показанный ею танец под песню «Lottery (Renegade)» рэпера K Camp. С него начался один из самых массовых трендов в истории тиктока: пользователи стали снимать дуэты с Чарли, а на ютьюбе появляется множество обучающих видео с движениями ее танца.
Танец стал поводом для крупного скандала. В начале 2020 года выяснилось, что хореографию на самом деле придумала 15-летняя афроамериканка Джалайя Хармон. Как и Чарли, она тоже занималась танцами и иногда снимала их на видео — в основном для инстаграма. Она рассказала The New York Times, что придумала хореографию под трек «Renegade» перед одним из занятий и опубликовала ролик, который собрал несколько тысяч просмотров. «Я оставляла комментарии под постами тиктокеров, исполняющих этот танец, писала, что его придумала я, — говорила она, — но мне никто не верил, потому что я не настолько популярна в тиктоке».
guys i would like to introduce you to @jalaiahharmon i am so happy that she was able to teach me the original choreography that she made she is the best!
Джалайя вовсе не хотела разоблачить Чарли. Ей было достаточно, чтобы люди узнали о настоящем авторе танца, пишет издание. После публикации статьи Д’Амелио станцевала в тиктоке вместе с Хармон и представила ее как авторку вирусного танца. Джалайя же на волне популярности поработала с Samsung, American Eagle, была приглашена на шоу Эллен Дедженерес. А в феврале 2020 года она исполнила танец во время получасового перерыва на матче всех звезд НБА.
Причина популярности
Постепенно популярность стала приобретать вся семья Чарли. Тикток завела ее старшая сестра Дикси, у которой на момент написания материала было 46,6 млн подписчиков. А в январе 2020 года все они подписали контракт с агентством United Talent Agency. «Чарли и Дикси — подростки с талантом к созданию развлекательного контента, в которых легко узнать себя, а вся семья Д’Амелио настолько дружелюбная, что это откликается в сердцах их фанатов по всему миру», — сообщили в компании.
А незадолго до этого сестры вступили в лос-анджелесский тикток-дом The Hype House, где некоторые популярные инфлюэнсер-платформы объединились для создания совместного контента. Через полгода они покинули проект. «Чарли и Дикси ушли из проекта, потому что он стал все больше ориентироваться на заработок, — рассказали их представители.
Для многих успех Д’Амелио остается загадкой. Эксперт по тиктоку и сооснователь The Influencer Marketing Factory Алессандро Больяри объясняет его идеальным сочетанием трех факторов: удачи, подходящего момента и алгоритмов соцсети.
Его слова отсылают в популярной в соцсети шутке о том, как пользователи отказывались устанавливать приложение и считали тикток чем‑то чужим и несерьезным, а затем стали часами листать ролики и снимать свои видео.
Сейчас Чарли публикует по несколько тиктоков в день, большинство из которых — танцевальные, остальные могут быть липсинками, влогами в стиле сторис, где она рассказывает о своей жизни.
В настоящем шоу-бизнесе
Чарли Д’Амелио стала одной из первых инфлюэнсерок в тиктоке, которая обратила на себя внимание крупных брендов, таких как Prada, и поработала с поп-звездами. Она станцевала на концерте певицы Биби Рексы и запустила челлендж с Дженнифер Лопес для Супербоула. Блогерка рассказала, что расплакалась, когда узнала, что ее кумир Джей Ло знает ее имя, а станцевать на таком мероприятии было одним из самых больших достижений в ее жизни. «Несколько лет назад я решила, что хочу станцевать с Джей Ло, — сказала она. — И сначала, когда мы встретились и надо было пожать ей руку, я была вся бледная и не знала, что сказать».
В то же время Д’Амелио переводит десятки тысяч долларов на благотворительность и запускает в соцсети тематические челленджи, посвященные социальным проблемам. Она подготовила несколько роликов для UNICEF ко Дню безопасного интернета и вместе с сестрой рассказала о том, как они постоянно становятся жертвами буллинга.
В марте, когда начался карантин, Чарли вместе с Procter and Gamble запустила тренд #distancedance. Нужно было набрать 3 млн видео с тегом, чтобы компания перевела пожертвование сети продовольственных банков Feeding America и организации по оказанию гуманитарной помощи Matthew 25: Ministries.
В конце мая она опубликовала ролик, где высказалась об убийстве Джорджа Флойда и поддержала движение Black Lives Matter. «Как так получается, что с людьми по-разному обращаются из‑за цвета кожи? — сказала она. — Был убит человек, его жизнь оборвалась, а последними словами стали: „Не убивайте меня“. Он не должен был умереть, а его имя обязаны услышать все». На аватаре Д’Амелио до сих пор стоит фото со словами Black Lives Matter.
Самая популярная тиктокерка
Карьера Чарли Д’Амелио не обошлась и без нескольких крупных скандалов. Кроме истории с танцем под «Renegade» в сети осудили meet-and-greet с инфлюэнсеркой в ноябре 2019 года. ВИП-билеты на него стоили по 100 долларов. Позже она объяснила, что часть вырученных денег пошла на оплату охраны, а остальное — на благотворительность. Родители Д’Амелио получили от мероприятия более 7000 долларов.
Последний скандал в конце ноября 2020 года стал самым громким для тиктокерки. Более миллиона человек отписалось от ее аккаунта после публикации первого эпизода шоу «Ужин с семьей Д’Амелио» вместе с бьюти-блогером Джеймсом Чарлзом. В ролике семья ужинала паэльей, которую для них приготовил личный повар Аарон Мей. Дикси увидела в своей тарелке улитку, с отвращением попробовала ее и на глазах у повара выбежала из‑за стола, после чего ее вырвало. А Чарли попросила разогреть ей наггетсы. Поклонники раскритиковали сестер за такое отношение и к повару, и к его еде.
Но это не помешало Чарли уже 22 ноября стать первой в истории блогеркой со 100 млн подписчиков в тиктоке. Спустя месяц на нее подписалось еще 3 млн человек, и есть все основания полагать, что, несмотря ни на что, это число будет только расти.