Пиковая Дама — Александр Пушкин

Пико­вая дама озна­чает тай­ную недоброжелательность.

Новей­шая гада­тель­ная книга.

Одна­жды играли в карты у кон­но­гвар­дейца Нару­мова. Дол­гая зим­няя ночь про­шла неза­метно; сели ужи­нать в пятом часу утра. Те, кото­рые оста­лись в выиг­рыше, ели с боль­шим аппе­ти­том; про­чие, в рас­се­ян­но­сти, сидели перед сво­ими при­бо­рами. Но шам­пан­ское яви­лось, раз­го­вор ожи­вился, и все при­няли в нем участие.

– Что ты сде­лал, Сурин? – спро­сил хозяин.

– Про­иг­рал, по обык­но­ве­нию. – Надобно при­знаться, что я несчаст­лив: играю миран­до­лем, нико­гда не горя­чусь, ничем меня с толку не собьёшь, а всё проигрываюсь!

– И ты не разу не соблаз­нился? ни разу не поста­вил на руте. Твер­дость твоя для меня удивительна.

– А каков Гер­манн! – ска­зал один из гостей, ука­зы­вая на моло­дого инже­нера, – отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смот­рит на нашу игру!

– Игра зани­мает меня сильно, – ска­зал Гер­манн, – но я не в состо­я­нии жерт­во­вать необ­хо­ди­мым в надежде при­об­ре­сти излишнее.

– Гер­манн немец: он рас­чет­лив, вот и всё! – заме­тил Том­ский. – А если кто для меня непо­ня­тен, так это моя бабушка гра­финя Анна Федотовна.

– Как? что? – закри­чали гости.

– Не могу постиг­нуть, – про­дол­жал Том­ский, – каким обра­зом бабушка моя не понтирует!

– Да что ж тут уди­ви­тель­ного, – ска­зал Нару­мов, – что ось­ми­де­ся­ти­лет­няя ста­руха не понтирует?

– Так вы ничего про неё не знаете?

Надобно знать, что бабушка моя, лет шесть­де­сят тому назад, ездила в Париж и была там в боль­шой моде. Народ бегал за нею, чтобы уви­деть la Venus moscovite 1 ; Рише­лье за нею воло­чился, и бабушка уве­ряет, что он чуть было не застре­лился от её жестокости.

В то время дамы играли в фараон. Одна­жды при дворе она про­иг­рала на слово гер­цогу Орле­ан­скому что-то очень много. При­е­хав домой, бабушка, отлеп­ли­вая мушки с лица и отвя­зы­вая фижмы, объ­явила дедушке о своем про­иг­рыше и при­ка­зала заплатить.

Покой­ный дедушка, сколько я помню, был род бабуш­ки­ного дво­рец­кого. Он её боялся, как огня; однако, услы­шав о таком ужас­ном про­иг­рыше, он вышел из себя, при­нес счёты, дока­зал ей, что в пол­года они издер­жали пол­мил­ли­она, что под Пари­жем нет у них ни под­мос­ков­ной, ни сара­тов­ской деревни, и начи­сто отка­зался от пла­тежа. Бабушка дала ему поще­чину и легла спать одна, в знак своей немилости.

На дру­гой день она велела позвать мужа, наде­ясь, что домаш­нее нака­за­ние над ним подей­ство­вало, но нашла его непо­ко­ле­би­мым. В пер­вый раз в жизни дошла она с ним до рас­суж­де­ний и объ­яс­не­ний; думала усо­ве­стить его, снис­хо­ди­тельно дока­зы­вая, что долг долгу розь и что есть раз­ница между прин­цем и карет­ни­ком. – Куда! дедушка бун­то­вал. Нет, да и только! Бабушка не знала, что делать.

С нею был коротко зна­ком чело­век очень заме­ча­тель­ный. Вы слы­шали о графе Сен-Жер­мене, о кото­ром рас­ска­зы­вают так много чудес­ного. Вы зна­ете, что он выда­вал себя за Веч­ного Жида, за изоб­ре­та­теля жиз­нен­ного элик­сира и фило­соф­ского камня, и про­чая. Над ним сме­я­лись, как над шар­ла­та­ном, а Каза­нова в своих Запис­ках гово­рит, что он был шпион; впро­чем, Сен-Жер­мен, несмотря на свою таин­ствен­ность, имел очень почтен­ную наруж­ность и был в обще­стве чело­век очень любез­ный. Бабушка до сих пор любит его без памяти и сер­дится, если гово­рят об нём с неува­же­нием. Бабушка знала, что Сен-Жер­мен мог рас­по­ла­гать боль­шими день­гами. Она реши­лась к нему при­бег­нуть. Напи­сала ему записку и про­сила немед­ленно к ней приехать.

Ста­рый чудак явился тот­час и застал в ужас­ном горе. Она опи­сала ему самыми чер­ными крас­ками вар­вар­ство мужа и ска­зала нако­нец, что всю свою надежду пола­гает на его дружбу и любезность.

«Я могу услу­жить вам этой сум­мою, – ска­зал он, – но знаю, что вы не будете спо­койны, пока со мной не рас­пла­ти­тесь, а я бы не желал вво­дить вас в новые хло­поты. Есть дру­гое сред­ство: вы можете отыг­раться». «Но, любез­ный граф, – отве­чала бабушка, – я говорю вам, что у нас денег вовсе нет». – «Деньги тут не нужны, – воз­ра­зил Сен-Жер­мен: – извольте меня выслу­шать». Тут он открыл ей тайну, за кото­рую вся­кий из нас дорого бы дал…

Моло­дые игроки удво­или вни­ма­ние. Том­ский заку­рил трубку, затя­нулся и продолжал.

– Слу­чай! – ска­зал один из гостей.

– Сказка! – заме­тил Германн.

– Может статься, порош­ко­вые карты? – под­хва­тил третий.

– Не думаю, – отве­чал важно Томский.

– Как! – ска­зал Нару­мов, – у тебя есть бабушка, кото­рая уга­ды­вает три карты сряду, а ты до сих пор не пере­нял у ней её кабалистики?

– Да, чорта с два! – отве­чал Том­ский, – у ней было чет­веро сыно­вей, в том числе и мой отец: все четыре отча­ян­ные игроки, и ни одному не открыла она своей тайны; хоть это было бы не худо для них и даже для меня. Но вот что мне рас­ска­зы­вал дядя, граф Иван Ильич, и в чём он меня уве­рял честью. Покой­ный Чап­лиц­кий, тот самый, кото­рый умер в нищете, про­мо­тав мил­ли­оны, одна­жды в моло­до­сти своей про­иг­рал – пом­нится Зоричу – около трех­сот тысяч. Он был в отча­я­нии. Бабушка, кото­рая все­гда была строга к шало­стям моло­дых людей, как-то сжа­ли­лась над Чап­лиц­ким. Она дала ему три карты, с тем, чтоб он поста­вил их одну за дру­гою, и взяла с него чест­ное слово впредь уже нико­гда не играть. Чап­лиц­кий явился к сво­ему побе­ди­телю: они сели играть. Чап­лиц­кий поста­вил на первую карту пять­де­сят тысяч и выиг­рал соника; загнул пароли, пароли-пе, – отыг­рался и остался ещё в выигрыше…

– Однако пора спать: уже без чет­верти шесть.

В самом деле, уже рас­све­тало: моло­дые люди допили свои рюмки и разъехались.

Свет­ский разговор.

Ста­рая гра­финя *** сидела в своей убор­ной перед зер­ка­лом. Три девушки окру­жали её. Одна дер­жала банку румян, дру­гая коробку со шпиль­ками, тре­тья высо­кий чепец с лен­тами огнен­ного цвета. Гра­финя не имела ни малей­шего при­тя­за­ния на кра­соту, давно увяд­шую, но сохра­няла все при­вычки своей моло­до­сти, строго сле­до­вала модам семи­де­ся­тых годов и оде­ва­лась так же долго, так же ста­ра­тельно, как и шесть­де­сят лет тому назад. У окошка сидела за пяль­цами барышня, её воспитанница.

Источник

А в ненастные дни (Пушкин)

А в ненастные дни
Собирались они
Часто.
Гнули, мать их ети! [1]
От пятидесяти
На сто.

И выигрывали
И отписывали
Мелом.
Так в ненастные дни
Занимались они
Делом.

Примечания

Напечатано Пушкиным впервые в измененной для печати редакции в качестве эпиграфа к I главе «Пиковой дамы» в журнале «Библиотека для чтения», 1834, т. II, март, с. 109. Вошло в том же виде в «Повести, изданные Александром Пушкиным», 1834, стр. 189 (см. т. VIII, кн. 1, стр. 22).

Автографы: 1. В письме Пушкина к П. А. Вяземскому от 1 сентября 1828 г., — ГАФКЭ. Ф. 195, к. 3, д. № 131/152, лл. 6—7, № 4. Напечатано в составе письма Н. П. Барсуковым в публикации писем Пушкина к Вяземскому — «Старина и Новизна», кн. V, 1902, стр. 17 (см. т. XIV, стр. 26). 2. В качестве эпиграфа к первоначальному наброску I главы «Пиковой дамы» в тетради ЛБ № 2373, л. 15 (ЛБ 73). Опубликовано В. Е. Якушкиным в описании рукописей Пушкина — «Русская Старина», 1884, август, стр. 322—323, как «отрывок из известной песни — Знаешь те острова — принадлежащей многим авторам» — то есть песни А. А. Бестужева и К. Ф. Рылеева «Ах, где те острова» (см. т. VIII, стр. 227). — Стихотворение с некоторыми разночтениями приведено, повидимому по памяти, А. П. Керн в её «Воспоминаниях о Пушкине», опубликованных Анненковым в журнале «Библиотека для чтения», 1859, т. CLIV, март, с. 128. Отличия текста А. П. Керн:

1 Как в ненастные дни собирались они

2 Гнули, бог их прости, от пятидесяти

3 И отписывали, и приписывали

Стихотворение с разночтениями: в 1 стихе:

Как в ненастные дни собирались они

Гнули — бог их прости, —

опубликовано Герценом и Огаревым в сборнике «Полярная Звезда на 1859, издаваемая Искандером», кн. V, Лондон, 1859, стр. 10, как заключительная часть песни, сочиненной К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым: «Ах, где те острова, где растет трын-трава», и входило затем в собрания сочинений К. Ф. Рылеева в качестве его произведения.

Печатается по автографу в письме к Вяземскому.

Датируется второй половиной июня — августом 1828 г.

Опубликовано в 1859 г. (см. выше).

В собрания сочинений Пушкина входит, как отдельное стихотворение, начиная с издания под ред. Венгерова, т. II, 1908. (Н. И.)

Источник

Пиковая дама. А. С. Пушкин

Пиковая дама означает тайную недоброжелательность.
Новейшая гадательная книга.

Повесть «Пиковая дама» А. С. Пушкина с иллюстрациями А. Н. Бенуа

Содержание

А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули — бог их прости! —
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом.
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом.

Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом, прочие, в рассеянности, сидели перед пустыми своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нем участие.

— Что ты сделал, Сурин? — спросил хозяин.

— Проиграл, по обыкновению. Надобно признаться, что я несчастлив: играю мирандолем, никогда не горячусь, ничем меня с толку не собьешь, а все проигрываюсь!

— И ты ни разу не соблазнился? ни разу не поставил на руте. Твердость твоя для меня удивительна.

— А каков Германн! — сказал один из гостей, указывая на молодого инженера, — отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!

— Игра занимает меня сильно, — сказал Германн, — но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее.

— Германн немец: он расчетлив, вот и все! — заметил Томский. — А если кто для меня непонятен, так это моя бабушка графиня Анна Федотовна.

— Как? что? — закричали гости.

— Не могу постигнуть, — продолжал Томский, — каким образом бабушка моя не понтирует!

— Да что ж тут удивительного, — сказал Нарумов, — что осьмидесятилетняя старуха не понтирует?

— Так вы ничего про нее не знаете?

Надобно знать, что бабушка моя, лет шестьдесят тому назад, ездила в Париж и была там в большой моде. Народ бегал за нею, чтоб увидеть la Vénus moscovite; [1] Ришелье за нею волочился, и бабушка уверяет, что он чуть было не застрелился от ее жестокости.

В то время дамы играли в фараон. Однажды при дворе она проиграла на слово герцогу Орлеанскому что-то очень много. Приехав домой, бабушка, отлепливая мушки с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своем проигрыше и приказала заплатить.

Покойный дедушка, сколько я помню, был род бабушкина дворецкого. Он ее боялся, как огня; однако, услышав о таком ужасном проигрыше, он вышел из себя, принес счеты, доказал ей, что в полгода они издержали полмиллиона, что под Парижем нет у них ни подмосковной, ни саратовской деревни, и начисто отказался от платежа. Бабушка дала ему пощечину и легла спать одна, в знак своей немилости.

На другой день она велела позвать мужа, надеясь, что домашнее наказание над ним подействовало, но нашла его непоколебимым. В первый раз в жизни она дошла с ним до рассуждений и объяснений; думала усовестить его, снисходительно доказывая, что долг долгу розь и что есть разница между принцем и каретником. — Куда! дедушка бунтовал. Нет, да и только! Бабушка не знала, что делать.

С нею был коротко знаком человек очень замечательный. Вы слышали о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного. Вы знаете, что он выдавал себя за вечного жида, за изобретателя жизненного эликсира и философского камня, и прочая. Над ним смеялись, как над шарлатаном, а Казанова в своих Записках говорит, что он был шпион; впрочем, Сен-Жермен, несмотря на свою таинственность, имел очень почтенную наружность и был в обществе человек очень любезный. Бабушка до сих пор любит его без памяти и сердится, если говорят об нем с неуважением. Бабушка знала, что Сен-Жермен мог располагать большими деньгами. Она решилась к нему прибегнуть. Написала ему записку и просила немедленно к ней приехать.

Старый чудак явился тотчас и застал в ужасном горе. Она описала ему самыми черными красками варварство мужа и сказала наконец, что всю свою надежду полагает на его дружбу и любезность.

«Я могу вам услужить этой суммою, — сказал он, — но знаю, что вы не будете спокойны, пока со мною не расплатитесь, а я бы не желал вводить вас в новые хлопоты. Есть другое средство: вы можете отыграться». — «Но, любезный граф, — отвечала бабушка, — я говорю вам, что у нас денег вовсе нет». — «Деньги тут не нужны, — возразил Сен-Жермен: — извольте меня выслушать». Тут он открыл ей тайну, за которую всякий из нас дорого бы дал.

Молодые игроки удвоили внимание. Томский закурил трубку, затянулся и продолжал.

— Случай! — сказал один из гостей.

— Сказка! — заметил Германн.

— Может статься, порошковые карты? — подхватил третий.

— Не думаю, — отвечал важно Томский.

— Как! — сказал Нарумов, — у тебя есть бабушка, которая угадывает три карты сряду, а ты до сих пор не перенял у ней ее кабалистики?

— Да, черта с два! — отвечал Томский, — у ней было четверо сыновей, в том числе и мой отец: все четыре отчаянные игроки, и ни одному не открыла она своей тайны; хоть это было бы не худо для них и даже для меня. Но вот что мне рассказывал дядя, граф Иван Ильич, и в чем он меня уверял честью. Покойный Чаплицкий, тот самый, который умер в нищете, промотав миллионы, однажды в молодости своей проиграл — помнится Зоричу — около трехсот тысяч. Он был в отчаянии. Бабушка, которая всегда была строга к шалостям молодых людей, как-то сжалилась над Чаплицким. Она дала ему три карты, с тем, чтоб он поставил их одну за другою, и взяла с него честное слово впредь уже никогда не играть. Чаплицкий явился к своему победителю: они сели играть. Чаплицкий поставил на первую карту пятьдесят тысяч и выиграл соника; загнул пароли, пароли-пе, — отыгрался и остался еще в выигрыше.

Однако пора спать: уже без четверти шесть.

В самом деле, уж рассветало: молодые люди допили свои рюмки и разъехались.

Источник

Пиковая дама: читать

Пиковая дама означает тайную недоброжелательность.

Новейшая гадательная книга.

А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули – Бог их прости! —
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом.
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом.

Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом; прочие, в рассеянности, сидели перед своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нем участие.
– Что ты сделал, Сурин? – спросил хозяин.
– Проиграл, по обыкновению. – Надобно признаться, что я несчастлив: играю мирандолем, никогда не горячусь, ничем меня с толку не собьёшь, а всё проигрываюсь!
– И ты не разу не соблазнился? ни разу не поставил на руте. Твердость твоя для меня удивительна.
– А каков Германн! – сказал один из гостей, указывая на молодого инженера, – отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!
– Игра занимает меня сильно, – сказал Германн, – но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее.
– Германн немец: он расчетлив, вот и всё! – заметил Томский. – А если кто для меня непонятен, так это моя бабушка графиня Анна Федотовна.
– Как? что? – закричали гости.
– Не могу постигнуть, – продолжал Томский, – каким образом бабушка моя не понтирует!
– Да что ж тут удивительного, – сказал Нарумов, – что осьмидесятилетняя старуха не понтирует?
– Так вы ничего про неё не знаете?
– Нет! право, ничего!
– О, так послушайте:
Надобно знать, что бабушка моя, лет шестьдесят тому назад, ездила в Париж и была там в большой моде. Народ бегал за нею, чтобы увидеть la Venus moscovite; Ришелье за нею волочился, и бабушка уверяет, что он чуть было не застрелился от её жестокости.
В то время дамы играли в фараон. Однажды при дворе она проиграла на слово герцогу Орлеанскому что-то очень много. Приехав домой, бабушка, отлепливая мушки с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своем проигрыше и приказала заплатить.
Покойный дедушка, сколько я помню, был род бабушкиного дворецкого. Он её боялся, как огня; однако, услышав о таком ужасном проигрыше, он вышел из себя, принес счёты, доказал ей, что в полгода они издержали полмиллиона, что под Парижем нет у них ни подмосковной, ни саратовской деревни, и начисто отказался от платежа. Бабушка дала ему пощечину и легла спать одна, в знак своей немилости.
На другой день она велела позвать мужа, надеясь, что домашнее наказание над ним подействовало, но нашла его непоколебимым. В первый раз в жизни дошла она с ним до рассуждений и объяснений; думала усовестить его, снисходительно доказывая, что долг долгу розь и что есть разница между принцем и каретником. – Куда! дедушка бунтовал. Нет, да и только! Бабушка не знала, что делать.
С нею был коротко знаком человек очень замечательный. Вы слышали о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного. Вы знаете, что он выдавал себя за Вечного Жида, за изобретателя жизненного эликсира и философского камня, и прочая. Над ним смеялись, как над шарлатаном, а Казанова в своих Записках говорит, что он был шпион; впрочем, Сен-Жермен, несмотря на свою таинственность, имел очень почтенную наружность и был в обществе человек очень любезный. Бабушка до сих пор любит его без памяти и сердится, если говорят об нём с неуважением. Бабушка знала, что Сен-Жермен мог располагать большими деньгами. Она решилась к нему прибегнуть. Написала ему записку и просила немедленно к ней приехать.
Старый чудак явился тотчас и застал в ужасном горе. Она описала ему самыми черными красками варварство мужа и сказала наконец, что всю свою надежду полагает на его дружбу и любезность.
Сен-Жермен задумался.
«Я могу услужить вам этой суммою, – сказал он, – но знаю, что вы не будете спокойны, пока со мной не расплатитесь, а я бы не желал вводить вас в новые хлопоты. Есть другое средство: вы можете отыграться». «Но, любезный граф, – отвечала бабушка, – я говорю вам, что у нас денег вовсе нет». – «Деньги тутне нужны, – возразил Сен-Жермен: – извольте меня выслушать». Тут он открыл ей тайну, за которую всякий из нас дорого бы дал…
Молодые игроки удвоили внимание. Томский закурил трубку, затянулся и продолжал.
В тот же самый вечер бабушка явилась в Версаль, аu jeu de la Reine. Герцог Орлеанский метал; бабушка слегка извинилась, что не привезла своего долга, в оправдание сплела маленькую историю и стала против него понтировать. Она выбрала три карты, поставила их одна за другою: все три выиграли ей соника, и бабушка отыгралась совершенно.
– Случай! – сказал один из гостей.
– Сказка! – заметил Германн.
– Может статься, порошковые карты? – подхватил третий.
– Не думаю, – отвечал важно Томский.
– Как! – сказал Нарумов, – у тебя есть бабушка, которая угадывает три карты сряду, а ты до сих пор не перенял у ней её кабалистики?
– Да, чорта с два! – отвечал Томский, – у ней было четверо сыновей, в том числе и мой отец: все четыре отчаянные игроки, и ни одному не открыла она своей тайны; хоть это было бы не худо для них и даже для меня. Но вот что мне рассказывал дядя, граф Иван Ильич, и в чём он меня уверял честью. Покойный Чаплицкий, тот самый, который умер в нищете, промотав миллионы, однажды в молодости своей проиграл – помнится Зоричу – около трехсот тысяч. Он был в отчаянии. Бабушка, которая всегда была строга к шалостям молодых людей, как-то сжалилась над Чаплицким. Она дала ему три карты, с тем, чтоб он поставил их одну за другою, и взяла с него честное слово впредь уже никогда не играть. Чаплицкий явился к своему победителю: они сели играть. Чаплицкий поставил на первую карту пятьдесят тысяч и выиграл соника; загнул пароли, пароли-пе, – отыгрался и остался ещё в выигрыше…
– Однако пора спать: уже без четверти шесть.
В самом деле, уже рассветало: молодые люди допили свои рюмки и разъехались.

– II parait que monsieur est decidement pourles suivantes.
– Que voulez-vus, madame? Elles sont plus fraiches.

Vous m’ecrivez, mon ange, des lettres de quatre pages plus vite que je ne puis les lire.

7 Mai 18**. Homme sams mceurs et sans religion!

В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В***. Она была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!»

Атанде!
Как вы смели мне сказать атанде?
Ваше превосходительство, я сказал атанде-с!

Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место. Тройка, семёрка, туз – скоро заслонили в воображении Германна образ мёртвой старухи. Тройка, семёрка, туз – не выходили из его головы и шевелились на его губах. Увидев молодую девушку, он говорил: «Как она стройна. Настоящая тройка червонная». У него спрашивали: «который час», он отвечал: «без пяти минут семёрка». Всякий пузатый мужчина напоминал ему туза. Тройка, семёрка, туз – преследовали его во сне, принимая все возможные виды: тройка цвела перед ним в образе пышного грандифлора, семёрка представлялась готическими воротами, туз огромным пауком. Все мысли его слились в одну, – воспользоваться тайной, которая дорого ему стоила. Он стал думать об отставке и о путешествии. Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны. Случай избавил его от хлопот.
В Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного Чекалинского, проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы, выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги. Долговременная опытность заслужила ему доверенность товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и весёлость приобрели уважение публики. Он приехал в Петербург. Молодёжь к нему нахлынула, забывая балы для карт и предпочитая соблазны фараона обольщениям волокитства. Нарумов привёз к нему Германна.
Они прошли ряд великолепных комнат, наполненных учтивыми официантами. Несколько генералов и тайных советников играли в вист; молодые люди сидели, развалясь на штофных диванах, ели мороженое и курили трубки. В гостиной за длинным столом, около которого теснилось человек двадцать игроков, сидел хозяин и метал банк. Он был человек лет шестидесяти, самой почтенной наружности; голова покрыта была серебряной сединою; полное и свежее лицо изображало добродушие; глаза блистали, оживлённые всегдашнею улыбкою. Нарумов представил ему Германна. Чекалинский дружески пожал ему руку, просил не церемониться и продолжал метать.
Талья длилась долго. На столе стояло более тридцати карт. Чекалинский останавливался после каждой прокладки, чтобы дать играющим время распорядиться, записывал проигрыш, учтиво вслушивался в их требования, ещё учтивее отгибал лишний угол, загибаемый рассеянною рукою. Наконец талья кончилась. Чекалинский стасовал карты и приготовился метать другую.
– Позвольте поставить карту, – сказал Германн, протягивая руку из-за толстого господина, тут же понтировавшего. Чекалинский улыбнулся и поклонился, молча, в знак покорного согласия. Нарумов, смеясь поздравил Германна с разрешением долговременного поста и пожелал ему счастливого начала.
– Идёт! – сказал Германн, надписав мелом куш над своей картою.
– Сколько-с? – спросил, прищуриваясь, банкомёт, – извините-с, я не разгляжу.
– Сорок семь тысяч, – отвечал Германн.
При этих словах все головы обратились мгновенно, и все глаза устремились на Германна. – Он с ума сошёл! – подумал Нарумов.
– Позвольте заметить вам, – сказал Чекалинский с неизменной своею улыбкою, – что игра ваша сильна: никто более двухсот семидесяти пяти семпелем здесь ещё не ставил.
– Что ж? – возразил Германн, – бьёте вы мою карту или нет? Чекалинский поклонился с видом того же смиренного согласия.
– Я хотел только вам доложить, – сказал он, – что, будучи удостоен доверенности товарищей, я не могу метать иначе, как на чистые деньги. С моей стороны я конечно уверен, что довольно вашего слова, но для порядка игры и счетов прошу вас поставить деньги на карту.
Германн вынул из карман банковый билет и подал его Чекалинскому, который, бегло посмотрев его, положил на Германнову карту.
Он стал метать. Направо легла девятка, налево тройка.
– Выиграла! – сказал Германн, показывая свою карту.
Между игроками поднялся шёпот. Чекалинский нахмурился, но улыбка тотчас возвратилась на его лицо.
– Изволите получить? – спросил он Германна.
– Сделайте одолжение.
Чекалинский вынул из кармана несколько банковых билетов и тотчас расчёлся. Германн принял свои деньги и отошёл от стола. Нарумов не мог опомниться. Германн выпил стакан лимонаду и отправился домой.
На другой день вечером он опять явился у Чекалинского. Хозяин метал. Германн подошёл к столу; понтеры тотчас дали ему место. Чекалинский ласково ему поклонился.
Германн дождался новой тальи, оставил карту, положив на неё свои сорок семь тысяч и вчерашний выигрыш.
Чекалинский стал метать. Валет выпал направо, семёрка налево.
Германн открыл семёрку.
Все ахнули. Чекалинский видимо смутился. Он отсчитал девяносто четыре тысячи и передал Германну. Германн принял их с хладнокровием и в ту же минуту удалился.
В следующий вечер Германн явился опять у стола. Все его ожидали. Генералы и тайные советники оставили свой вист, чтоб видеть игру, столь необыкновенную. Молодые офицеры соскочили с диванов; все официанты собрались в гостиной. Все обступили Германна. Прочие игроки не поставили своих карт, с нетерпением ожидая, чем он кончит. Германн стоял у стола, готовясь один понтировать противу бледного, но всё улыбающегося Чекалинского. Каждый распечатал колоду карт. Чекалинский стасовал. Германн снял и поставил свою карту, покрыв её кипой банковых билетов. Это похоже было на поединок. Глубокое молчание царствовало кругом.
Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз.
– Туз выиграл! – сказал Германн и открыл свою карту.
– Дама ваша убита, – сказал ласково Чекалинский.
Германн вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдёрнуться.
В эту минуту ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Необыкновенное сходство поразило его…
– Старуха! – закричал он в ужасе.
Чекалинский потянул к себе проигранные билеты. Германн стоял неподвижно. Когда отошёл он от стола, поднялся шумный говор. – Славно спонтировал! – говорили игроки. – Чекалинский снова стасовал карты: игра пошла своим чередом.

Заключение

Германн сошёл с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама. »
Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница.
Томский произведён в ротмистры и женится на княжне Полине.

О произведении

Повесть Пушкина «Пиковая дама» — одна из немногих в творчестве Пушкина, которая имеет мистическую окраску и тем она неожиданна и интересна. Сюжет произведения Пушкину подсказал молодой князь Голицын, который проигравшись однажды в пух и прах сумел вернуть все проигранное благодаря совету своей бабки. Она назвала ему три карты, на которые нужно было ставить.

Повесть была написана в Болдино в 1833 году, но черновик не сохранился. Она была опубликована во втором номере «Библиотеки для чтения» за 1834 год и была невероятно популярна. Пушкин дал читателям то, что от него ждали. В апреле 1834 года он написал в своем дневнике:

«Моя „Пиковая дама“ в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку, туза».

Высокую оценку повесть получила и у критиков. К примеру, А.А. Краевский писал: «В «Пиковой даме” герой повести создание истинно оригинальное, плод глубокой наблюдательности и познания сердца человеческого; он обставлен лицами, подсмотренными в самом обществе ; рассказ простой, отличающийся изящностью».

«Пиковая дама» произвела при появлении своем в 1834 г. всеобщий говор и перечитывалась, от пышных чертогов до скромных жилищ, с одинаковым наслаждением. Общий успех этого легкого и фантастического рассказа особенно объясняется тем, что в повести Пушкина есть черты современных нравов, которые обозначены, по его обыкновению, чрезвычайно тонко и ясно». (П. П. Анненков).

Известный французский новеллист Проспер Мериме перевел «Пиковую даму» на русский язык. По этому произведению Петр Ильич Чайковский написал изумительную одноименную оперу. Повесть выдержала несколько экранизаций. Последняя увидела свет в 2016 году. Это фильм Павла Лунгина «Дама Пик».

Источник